Весь замирая, свиваясь, дрожит;
Пена струями сбегает с чела,
Очи одела смертельная мгла.
Бледные руки хватают песок;
Шепчут уста непонятный упрек…
Едет царевич задумчиво прочь.
Будет он помнить про царскую дочь!
Какое слияние сказки — с мифом, мифа — с реальной жизнью. Насколько же это божественный деспот — Лермонтов! Так говорить! Как он описывает её уход из прежнего образа: «Пена струями сбегает с чела, / Очи одела смертельная мгла».
А когда я читаю, скажем, такие вот строчки Юрия Кузнецова: «Я рванусь на восток и на запад, / Буду взглядом подругу искать. / Но останутся пальцы царапать / И останутся губы кричать». Ну и что? У тебя танки есть, что ты рвешься на восток и на запад? Ты же о любимой говоришь-то! То есть мы видим несоответствие масштабов — разговаривать с любимой надо любя, а не командным голосом. Абсолютное несоответствие детализации: Тамерлан и роза…
— Но у поэтов, которые жили в советское время, помимо ухода в туман мифоизации, была и другая опасность — уход в «правильную», догматическую советскость.
— Мы с вами говорили о Твардовском. Разве не мог он уйти в советскость? Маяковский весь туда ушел, но у него был огромный запас от юности. Революция накрыла его, но это был такой бегемот, что когда он стал выходить из этого горящего болота, то пол-Индии снес. Он вернулся к самому себе в последние годы. А вот Александр Жаров или Николай Грибачев, они полностью ушли в советскость. И сегодня их невозможно читать. Хотя можно даже плакать от этой дури. Или такой, в общем, хороший поэт, как Степан Щипачев. Спрятался от жизни в так называемом лиризме — ты моя, я — твой, и премного советской власти. Не получилось! Искусство не терпит двуличия — раз, половинчатости — два, и вне национального своего толкования — три: у художника никогда ничего не получится значительного при «стыковке» взаимоисключений…
О ДУХОВНОЙ БЕЗГРАМОТНОСТИ
— Валентин Васильевич, в одной из Ваших первых книг — «Я не знаю покоя» — есть стихотворение «Чабаны», отрывок из которого я хочу прочитать:
Ой, вы песни,
Башкирские песни, —
Словно ветры с весенних полей!
С вами даже и мертвый воскреснет,
С вами трижды
Живые смелей.
Вы тревожили юную душу,
Вы будили желанья во мне.
И взахлеб я и пил вас И слушал,
Шевельнуться боясь на кошме.
То мне чудились чёрные грозы,
Вспышки молний и дождь проливной,
То печально шумели берёзы,
Наклонясь над моей головой.
То гремела река перекатом
И, скрипя, проползали плоты,
То горячий клинок Салавата
Мне сверкал из глухой темноты…
На поэта очень действует национальный ландшафт, в котором он родится и вырастает. Мы говорили о Маяковском, о его кавказской взвинченности, импульсивности. Но вы тоже ведь вышли из многолюдья, из многонародья уральского. Почему же на вас это не повлияло отрицательно?