Адская игра (Фурсенко, Нафтали) - страница 260
В своих воспоминаниях о «Карибском кризисе» Грибов рассказывает о донесении Малиновскому и пишет, что «этот доклад имел для меня неожиданные и неприятные последствия»>{32}.
Президиум ЦК поручил Микояну разобраться. В посланных ему 10 ноября инструкциях отмечалось, что в Москве получено «сообщение от наших военных товарищей, что на торжественном заседании 6 ноября, которое проводили наши люди, начальник разведывательного управления Генерального штаба Кубы Педро Луис несколько раз пытался за своим столом поднять тост за Фиделя-Сталина». «За Фиделя, — писал Хрущев, — мы и сами поднимали тост у себя. А вот Сталина мы осудили. И нам обидно, что Педро Луис, этот человек, облеченный большим доверием, человек, который занимается разведкой, ловит врагов, поднимает на щит то, что нами осуждено. Это в какой-то мере нарушение доверительных отношений между Советским Союзом и Кубой. Нам было очень неприятно читать это донесение, а нашим людям, которые находятся на Кубе, неприятно было слушать». Хрущев просил переговорить с военными, перепроверить эту информацию и сообщить в Москву о результатах расследования>{33}.
В соответствии с полученным от Президиума ЦК поручением Микоян провел специальное дознание по всей форме и со всеми строгостями, принятыми в советской практике, при участии представителей ГРУ и КГБ. Микоян вызвал участников приема. Грибкова этот вызов, по его словам, «насторожил». В ожидании встречи генерал «мысленно проанализировал вою свою работу на Кубе, возможные вопросы, которые могли интересовать Микояна, и только далеко за полночь уснул».
Микоян начал встречу с вопроса: «Кто из вас сообщил в Москву о том, как прошло здесь празднование Октябрьской революции?» Грибков признал, что донесение отправил он. «К большому моему удивлению, — пишет Грибков, — приглашенные на встречу товарищи, зная о критических высказываниях некоторых кубинских офицеров по поводу вывоза ракет, молчали…». Выдержав паузу, Микоян строго заметил, что он является представителем Президиума ЦК КПСС и должен знать, кто и что докладывает в Москву. «Не скрою, меня взволновала эта встреча, — пишет Грибков. — Понимал, что от одного только слова Микояна зависит вся моя дальнейшая служба». Не на шутку обеспокоенный генерал воспользовался первой же возможностью, чтобы связаться по телефону со своим московским начальством. Телефонная связь была только что восстановлена, и Грибков рассказал о случившемся генералу С.П. Иванову, которому он непосредственно подчинялся в Генеральном штабе. Тот посоветовал не переживать. Но по возвращении в Москву Грибков обнаружил, что Микоян рассказал Малиновскому об их разговоре. Пришлось иметь объяснение с министром, который «меня успокоил и хорошо оценил работу нашей группы на Кубе». Позднее, находясь на посту командующего армией Закавказского округа, Грибков снова встретился с Микояном в Ереване. По его словам, он «набрался смелости» и упрекнул Микояна за то, что тот, пообещав в Гаване больше не возвращаться к этому вопросу, пожаловался на его поведение министру обороны. К этому времени Микоян уже был в опале, после смещения Хрущева, большой смелости в подобном обращении не требовалось. Микоян, подумав, ответил: «Знаете, товарищ Грибков, здесь нет ничего особенного, давайте забудем об этом». Эта история могла бы быть забыта, если бы генерал Грибков не воскресил ее вновь на страницах своих воспоминаний, пытаясь при этом поставить себе в заслугу посланное в Москву донесение.