Он вспомнил вчерашний вечер. В такие вечера и ночи, как говорят, даже сам Ночной Воин не смеет покидать своего убежища в скалах... Берег, казалось, стонал и ворочался под ногами, слепящий вихрь срывал с головы капюшон, а в ушах грохотало так, что Тинч не слышал собственного стука в дверь этого дома. И вдруг - сокрушительная битва гигантов на земле и там, высоко в небе, оборвалась - тишиной, теплом, светом...
Руки... вспомнил он. Жилистые, тонкие руки, исколотые кривой иглой, изрезанные жёсткими нитками, которыми сшивают здесь паруса. Они, эти необычайно мягкие руки проводили его до лежанки, помогли расстегнуть куртку, надвинули на плечи непривычную жаркую тяжесть...
Сейчас в большой комнате, за перегородкой шелестели быстрые шаги. Глиняные миски стучали о деревянный стол. И запахи царили в доме... Не те, что стали для Тинча привычными в эту зиму, городские - керосина и сырой штукатурки, нет, иные - горячей глины, топлёного жира, а ещё - пчелиного воска и полыни, копчёной рыбы, сладкого домашнего хлеба, чеснока...
Быть может, спешить не надо? И не мешало бы вначале позавтракать. Хотя с этим придется обождать: здесь, по обычаю, первыми едят взрослые.
Тинчу было немного обидно, ведь он, в свои неполные пятнадцать, давнымдавно не считал себя ребёнком. Ему припомнились слова одного из героев книги Ратша Киппина, о том, что тот в свои пятнадцать уже убил одного человека и зачал другого. Что ж, с некоторой натяжкой, Тинч мог отнести это и к себе...
При словах малыша ему вдруг отчётливо вспомнился отвратительный вкус тюленьего жира, которым его щедро потчевали в детстве. Ему всегда было жаль тюленей с их усатыми зелёными мордами. Убитый в воде тюлень тонет...
Странно. Кому понадобилось стрелять на берегу в такую рань?
- Папа их на постой не велит пускать, - продолжал Таппи. - Они маму заставили ихнюю лошадь чистить.
- Келлангийские? - отозвался Тинч. - А свои лучше? Герои... Союзнички...
- А ты вчера перед сном говорил, у тебя отец в армии.
- И что?
- И что он вот-вот должен вернуться из Элт-Энно. И что у вас в Коугчаре дом - побольше нашего.
- Хороша, однако, водочка у твоего папы... - усмехнулся Тинч.
Он полёживал на спине, держа возле губ глиняную свистульку-окарину и старался обращать на малыша поменьше внимания.
"Счастли-ивым днём
Ве-ернусь я в дом..."
- Тинчес!.. Тинч!.. Тинчи!.. Смотри!
На ксилографии, включенной в книгу, два больших блестящих войска сошлись в кровавом игрище под стенами крепости. Трубачи раздували щеки, барабанщики били наотмашь, солдаты, воздевая друг друга на пики, выкрикивали слова молитв и геройские песни. На зубцы бастионов, острия знамён и осадные катапульты с манускрипта, помещённого художником вверху страницы, протягивалось на тонкой цепочке золотое кольцо. В нём проглядывали округлые, с завитушками буковки.