Марию Кузьминичну точно кипятком ошпарило, когда сегодня до нее донеслось: «позвонила Маша… поехали к портнихе…» Здоровый бас у той Маши!
Гнев с неожиданной силой вспыхнул в душе старухи. Решительно направилась она в комнату «молодых». Сейчас она выложит Людмиле всю правду, она не позволит ей так морочить сына.
Мария Кузьминична решительно открыла дверь. То, что она увидела, ее поразило. Ничком, прижавшись лицом к подушке, на кровати лежала Людмила. Видимо, она заглушала рыдания. Вся ее поза выражала такое отчаяние, что старушка молча остановилась.
— Люда! — сказала она затем, подсаживаясь к невестке и мягко коснувшись ее плеча. — Не убивайся так, Мало ли что между мужем и женой бывает… Только если понравился тебе кто, прямо окажи… А не обманывай… У нас в доме никогда такого не водилось.
И тут произошло неожиданное.
Еще недавно казавшаяся Марии Кузьминичне такой гордой, далекой, а подчас и чужой Людмила, обняв старушку, припала головой к ее груди:
— Мама, мама! Вы совсем не то думаете… Разве я обманула бы Василия!.. Здесь другое, совсем другое… Я сделала страшную вещь… Я вам потом все, все расскажу.
Глава девятая
«Перспективное» дело
В это утро майор Власовский, закончив бриться, внимательно посмотрел на себя в зеркало.
Беспристрастно говоря, там отражалось довольно привлекательное лицо. Конечно, цветущая молодость далеко позади. От сидячего образа жизни появился жирок, отяжелела фигура. Но разве может кто-нибудь дать ему сорок два года! А особенно теперь, когда Виктор Владиславович приобрел то, что про себя он называл, «столичный лоск».
Что значит вовремя «показать товар лицом». Он сумел так остро подать последнее дело, что сразу обратил на себя внимание приехавшего из столицы высокого начальства, И вот наглядный результат: он перебрался из пыльного провинциального городишки, гордо именуемого областным центром, в столицу. И подумать — прошел всего год, а на московских улицах он чувствует себя совсем своим человеком.
Больше того. Когда Виктор Владиславович надевает свой новый костюм и мягкую шляпу, его вполне можно принять за ученого человека, за доцента — а он почему-то очень любит это слово, — а может быть, за работника искусств. Особенно после того, когда он догадался вставить свои очки в толстую роговую оправу.
Одно плохо — до сих пор приходится корпеть над какими-то рядовыми, серенькими делами. Где уж там проявить свойственную ему инициативу, проницательность и умение творчески комбинировать… Жди, пока нападешь на «золотую жилу». Ведь в Москве вырваться вперед, совершить такой скачок, как это удалось ему сделать в областном городе, — куда труднее!