— Ведь его можно пристроить в какой-нибудь приют, да?
— Можно, — ответил Удищев, поражаясь наивности жены. Какие к черту приюты, когда людям по году зарплату не платят.
Наступило короткое, странное время межсезонья, время неопределенности, когда, пошатываясь от похмельного анабиоза, выползают из берлог отощавшие медведи. После затяжной, холодной зимы внезапно потеплело. На улице было почти жарко, но ненуженцы по инерции изнывали в тяжелых одеждах. Тоскливо оскалившись, уныло брели они, прея, по надоевшим делам, не понимая, отчего не радует долгожданное тепло, отчего так тяжело. Недомогание и одышку они списывали на перепады атмосферного давления, магнитные бури, авитаминоз, но никогда — на собственное неумение правильно одеваться, есть и жить.
В этот странный день, когда перемешались все сезоны, Удищев посадил бомжа в «Мерседес» и вывез его за двести километров от Ненуженска, в пустыню.
Ни гор, ни облаков — ничего не было здесь. Одна пустыня. Планета выглядела, как серый холст, натянутый на подрамник.
Год назад Удищев вывез сюда запаршивевшего котенка со сломанной ножкой.
Ему до сих пор было жаль его.
— Иди, Вася, погуляй, — сказал Удищев, открывая дверцу.
Почему Вася, а не Шурик? Потому что васями Мирофан называл всех, включая и жену, когда был не в духе. Думаете так это просто — оставить в пустыне котенка или бомжа? Особенно если у вас нежное, ранимое сердце художника.
— Иди, иди, — махнул рукой Мирофан Удищев в сторону плоского горизонта, в край без примет.
Залив бензин из канистры в бак, Удищев сел за руль и некоторое время смотрел в спину удаляющегося бомжа. «Хороший пейзаж, — думал он, — пустота, бесприютность, ничего лишнего. И одинокий человек, уходящий прочь. Так и назвать: «Прочь!»
Хлопнула дверца.
Человек без имени оглянулся на редкий для безлюдья звук.
Он долго смотрел вслед уезжающей машине, не понимая, происходит ли это с ним в прошлом, во сне или в созданном им и ожившем мире. Когда машина исчезла, человек сел на землю, спрятав кисти рук под мышками, и запрокинул голову в небо.
В день, когда на «Сотби» была продана «Тройная радуга», Шамару жестоко избили.
Металлическим прутом по лицу.
Поздним вечером она, как обычно, возвращалась с работы через парк. Ее схватили в темной аллее и, залепив рот и глаза скотчем, куда-то потащили.
— Я тебе побрыкаюсь, сучка! — весело прохрипел один из бандитов. В ту же секунду от удара по сухожилиям у нее подогнулись ноги, и она рухнула на колени.
Ее держали за руки и волосы, а кто-то, постанывая от удовольствия, бил по лицу тонкой арматурой.