— Смотри куда лупишь! Больно же — по пальцам-то! — прохрипел все тот же голос, но уже не так весело.
Перед тем как потерять сознание, Шамара услышала, как разговорчивый хрипун сказал почти ласково:
— Это тебе гонорар, сучка. Если мало, жди еще перевод.
В сознание она пришла спустя три дня, в больнице. С трудом разомкнув сросшуюся коростой рану рта, попросила зеркало.
Зеркало ей не давали.
Она настояла.
Увидев свое лицо, потеряла сознание.
Сильно болела голова. Казалось, что мозг полон толченого стекла. Острые осколки кололи изнутри глаза.
Приходил следователь. Но что она могла сказать ему, кроме того, что у одного из нападающих был хриплый голос?
Ее навестили Дусторханов, Грозный, Сусликов. Забили тумбочку фруктами. Охали, ахали и обещали покарать неведомых врагов «Дребездени».
— Бить журналистов, покушаться на четвертую власть — это им с рук не сойдет! — возмущался и грозил пальцем Дусторханов. — Мы подключим все, что можно подключить!
Гугор из-за спины босса корчил печальную рожу и показывал сжатый кулак: держись, мол, товарищ, но пасаран!
Сусликов поднимал удивленные брови на предельную высоту и неутомимо любопытствовал: чем били, как били и только ли били?
Шамара попросила принести газеты за последние дни.
Газеты передали через водителя.
Передравшаяся между собой ненуженская пресса дружно негодовала. Комментаторы туманно намекали на некий мафиозный клан, чьи темные делишки стали известны Шамаре, за что честная журналистка-правдоискательница и пострадала.
Однако новостью номер один был триумф Удищева на «Сотби».
К своему удивлению и в «Дребездени» ничего, кроме восхищений по этому поводу, Шамара не обнаружила.
Как же так?! Может быть, Гугру не понравился заголовок и он заменил его? Хотя что можно придумать лучше, чем «Гений плагиата»? Превозмогая головную боль и нарастающее раздражение, Шамара просмотрела все анонсы, выносы и врезки. Не было и намека на ее статью.
«Трусливый негодяй!» — подумала она о Грозном.
Трус… Трус? Конечно, трус! Это было ключевое, все объяснившее слово. Конечно же ее избили именно из-за статьи об Удищеве. Удищев знал о статье…
«Шлюхи!» — подумала Шамара о Грозном, Дусторханове и Удищеве.
И так яростно подумала, что потеряла сознание.
В чувство ее привел аромат роз.
В хрустальной вазе на обшарпанной больничной тумбочке стояли две желтых и одна черно-багровая розы.
Из-за букета появилось искаженное гримасой сострадания лицо Удищева.
— Лежи и молчи, — сказал он голосом, в котором и намека не было на сочувствие. — Тебе трудно говорить. Я понимаю.
Испепеляющий взгляд Шамары отразился от сдержанно циничных глаз Мирофана, как солнечные лучи от снега.