«А зачем нужно их ликвидировать? — это был единственный дурацкий вопрос, который он позволил себе задать Кощею. — Разве не проще дождаться естественного конца — много ли им осталось?»
Позволить-то он позволил, но тут же и пожалел об этом. Он никак не ожидал такой бурной реакции хозяина.
«Это как это? — опешил тот. — Позволить им тихо-мирно умереть в своей постели?! А вот это ты видел? — сунул он ему под нос кукиш. — А они меж тем будут пописывать свои пасквильные мемуары, как мы делали революцию в Африке? Как снабжали героином Европу, как поставляли оружие на Ближний Восток? Да ты хоть слыхал, сынок, что есть такая штука — государственная тайна? Что они давали присягу? А мы, значит, позволим им еще и гонорары получать за предательство?».
«Так страна-то была совсем другая, — попробовал было возразить он, — та уж давно кончилась».
«Ты мне это не ври! — взорвался старик. — Ничего не кончилась! Страна у нас та же самая! Была, есть и будет! А то, что всякие там еврейские умники от нее оттяпали и свое еврейское название ей придумали, так это ничего не значит! Ты думаешь, мы это так и оставим, что ли?! Да ни хрена ты не смыслишь в политике, сынок, лучше уж и не суйся! Ты даже не представляешь себе, какая за нами сила! И не вздумай возражать, я заранее знаю все, что ты скажешь. Просрать такую страну! Никому не позволим!» — не на шутку разойдясь, он треснул кулаком по столу.
Голованов и не возражал. Он уж и так пожалел о своем вопросе, а старик все орал и орал, как будто пытался перекричать толпу, и проклятая псина насторожилась, заняв свое место в опасной близости от гостя.
«И чего за язык потянуло? — ругал себя Голованов, возвращаясь от Кощея. — Старик мухоморов накушался, а ты с ним спорить взялся! Какая, действительно, к черту разница — что за страна, что за предатели! Платят — и на том спасибо. Была бы работа!»
А флейту он все-таки освоил, не ахти, конечно, но в переходах играть можно. Так что, случись чего — ремеслишко прокормит. «Главное — убедительность образа, — внушал ему Кощей. — Ну да ты ведь артист, чего тебе объяснять».
Голованов не собирался надолго засиживаться в парке. Со стариком Кариевым все было понятно: никуда он нынче не денется, из поля зрения не выпадет. Да и вообще, на сегодня Кариев был ему не нужен. Что толку таскаться за ним весь день по жаре? Голованов давно уже решил, как все произойдет, а эта перестраховка — так, уступка Кощею, не более. «Один раз позволишь себе небрежность, — гнусавил тот, — и все дело насмарку. Тут тебе не Олимпийские игры, не биатлон, — вместо похвалы отчитал он его однажды, когда Голованов уложился в три дня. — Тебе платят не за скорость, а за эффективность». Вот и приходилось ему честно отрабатывать свой хлеб. Он не знал, контролирует ли его Кощей, но полагал, что с того станется. Вся эта шпиономания вообще была ему не по сердцу. Дело-то проще пареной репы — подумаешь, какие-то там старики! Списанный материал. Это тебе не банкира завалить. В душе он посмеивался над Кощеем: в игрушки играет, но спорить после того первого опыта уже не решался.