Май, как обычно, застал Николая Ивановича врасплох. Конец семестра, у аудитории толпы должников — не протолкнуться, а тут еще деканат отчетность требует. И так одно за другим. Словно сумасшедшие, летели дни, один за другим. А надо бы еще и на даче покопаться. Ну да ладно, не до того — там теперь Алька заправляет.
Дачу эту по настоянию матери приобрел он давным-давно, когда в институте распределяли земельные паи, а само огородничество для многих служило едва ли не единственным способом выживания. С тех пор большинство забросило свои угодья, да и ему по большому счету она бы ни к чему, но Николай Иванович неожиданно к земле прикипел. Он и отпуск проводил неизменно среди сельдерея и цветной капусты — не на море же ехать с его-то профессорской зарплатой. Но все же и времени на нее уходило изрядно, а времени Николаю Ивановичу было жаль. Так что появление на даче Алика вполне его устраивало, и, странное дело, он даже не ревновал его к своим посадкам. Но вот осадок на душе после разговора с другом остался не совсем приятный.
Нет, он конечно же нисколько его не осуждал: что было, то было. Да и кто бы из них в те годы усомнился в честности такого выбора? Пятьдесят седьмой — подумать только! Даль несусветная! Что они вообще тогда понимали? Ничего! Это теперь, десятилетия спустя, когда тайное открылось, многое из того, что происходило в стране, кажется, мягко говоря, неприличным. А тогда… Тогда это даже не обсуждалось.
«И все же, и все же, — думалось Николаю Ивановичу, — мог бы как-то и признаться, что ли, как он нынче-то ко всему этому относится». И думалось ему еще о том, что с недавних пор отношения между людьми стали выстраиваться совсем по-иному. Прежние чувства как-то незаметно подменились политической основой, словно бы вся страна в одночасье превратилась в одну большую Государственную думу. Даже меж давнишних друзей вспыхивали смертельные ссоры на почве пристрастия к тем или иным политическим взглядам. «Хотя, с другой стороны, — рассуждал Николай Иванович, — должна же быть во всем этом бедламе какая-то истина. Возможно, Алик просто ее не нашел? — Но тут же, повинуясь непонятному желанию спорить даже хотя бы и с самим собой, возражал: — А сам-то ты нашел ее, разве, эту истину?».
Такие же бестолковые споры вспыхивали порой и дома. Вспыхивали стихийно, иногда по самому пустячному поводу, но с такой неистовостью, словно на карту были поставлены вопросы мироздания.
«Ну вот, опять убийство! — оторвавшись от своего телевизора, с очередной новостью врывалась на кухню мать. — И что у нас только за страна такая?! Заводы взрываются, самолеты падают…».