Скажи мне, мама, до... (Гратт) - страница 45

— Просто мы всегда жили на обочине, на обочине цивилизации, — перебил его размышления Женька, — а думали, что живем в самом центре.

И в этих его словах была горькая истина.

— Ладно, чего там, не унывай, — подмигнул он, заметив настроение друга. — Прорвемся! Помнишь: «Как на Тихом океане тонет баржа с чуваками…», а? — отстучал он в такт костяшками пальцев. — «Поплавский — рок, Поплавский — буги, Поплавский съел письмо подруги».

— Угу, — хмуро кивнул в ответ Николай Иванович. — «Зиганшин — буги, Зиганшин — рок, Зиганшин съел второй сапог».

7

Новая встреча с Кощеем не сулила Голованову ничего хорошего. Об этом он догадался сразу же, еще не переступив порог, едва заслышав за дверью злобное рычание псины. Последнее время черный терьер встречал его весьма равнодушно, то ли привыкнув, то ли смирившись с ним как с неизбежностью. Но нынче, видно, что-то случилось — пес явно поддался настроению хозяина.

— Ну, что, сынок, в прошлый раз ты дал маху, — приветствовал его старик ехидным, если не сказать издевательским тоном. — Совсем не того подстрелил, за кого отчитался.

— То есть, как это? — опешил Голованов. — Что значит — не того?

— Ладно, ладно, — поспешил успокоить его старик, — это мой недогляд. Противник-то оказался хитрей, чем я думал.

Но Голованов уже рассердился. Он умел, когда нужно, чуть-чуть пережать свою роль.

— Что значит — не того? — с возмущением повторил он. — И вы так спокойно говорите об этом?! Как будто я вам не ту газету принес!

Старик не принял игры. Он лишь на мгновение сфокусировал на нем свой колючий иронический взгляд и как ни в чем не бывало продолжил:

— За него не переживай. Этот парень из той же обоймы, он тоже заслужил свою смерть. Днем раньше, днем позже — какая разница? Он бы все равно ее получил.

— Тогда какие проблемы? — фыркнул сердито Голованов. — Я вообще не понимаю, в чем дело.

Кощей не спешил с ответом. Он рассеянно глядел в окно, наполовину приглушенное тяжелыми шторами, словно бы там, за этим окном, пытался прозреть скрытые от глаз тайны. При этом кадык его непрестанно дергался, как бывает, если ритмично стучать языком по небу — Голованов угадал это движение. Старик будто взвешивал на языке подходящее слово, не решаясь выпустить его на волю.

— А дело в том, — произнес наконец он, — что ты разбудил глиняного солдата. — На мгновение он отвлекся от своего занятия, одарив Голованова загадочной улыбкой, и пояснил: — Помнишь терракотовую армию Цинь Шихуанди? Того, что построил Великую китайскую стену? — Голованов недоуменно пожал плечами, а старик продолжил: — Впрочем, это и неважно. Ты ж не на истфаке учился, верно? В театральном, помнится? Так о чем это я? — перебил он в задумчивости самого себя. — Ах, да! Так вот, мы всего лишь осколки той великой армии. Понимаешь? Ос-кол-ки, — произнес он нарочито по слогам. — Императору не помогли ни эта армия, ни эта стена, так-то! А что это значит, мой мальчик? — он выдержал долгую паузу и многозначительно изрек: — А значит это лишь одно — то, что и стену, и армию нужно отстроить заново! — Он опять замолчал, обронив тяжелый грудной вздох, и собака подошла и положила голову ему на колени. — А когда-то давным-давно на Халхин-Голе мне казалось: весь мир лежит у наших ног, — улыбнулся старик, поглаживая рукой покорную псину. — Святая наивность! Да… Юность не лучшая пора для упражнений в стратегии. Ты ничего этого, конечно, не знаешь и знать не можешь, но именно там ковалось наше оружие, мой мальчик! — Он задумался над чем-то своим, далеким, и неожиданно сменил тему: — Хорошие они ребята, китайцы, но уж слишком миролюбивы. Не слушай, что о них теперь говорят. Вот японцы — другое дело, но и они нынче не те, нет, не те. Только и знают, что клянчить свои острова, словно кот, пробравшийся в рыбную лавку. И все же они нам не враги, уж ты мне поверь. Нет, настоящая угроза придет из-за океана. Янки, британцы… цивилизация моря… Вся эта шушера, черт бы ее побрал! А ведь когда-то мы были друзьями — смешно! Впрочем, я и тогда не верил этим басням. Нас родила другая земля, мы совсем разные люди. Придет пора — и нам станет тесно в наших колыбелях, и вот тогда ты увидишь…