— Ай, Дуська, какая ты глупая. Где я его, этого линя, достану? У нас в реках он не водится... Может, ворожба какая есть или заговоры?..
— Ворожба и заговоры в этом деле не помогают. У меня примеры есть.
Она стала рассказывать случаи из жизни знакомых вдов и девок, когда за ворожбу бабкам было заплачено дорого и все без толку.
— Говорят, зверевские девки чернила глотают, — сказала одна подруга.
— А я слышала — щелок пьют... Пей, Наташка, попробуй. Рвать тебя будет, а ты пей.
— А я слышала, помогает, ежели в вине куриный помет растворить.
Подруги привели примеры: пили щелок и чернила, это не спасло. Начали упрекать Дуську, которая хвалилась познаниями в покрытиях тайного греха, а помочь Наташке не могла.
Наташка, уткнув подбородок в рукав, стояла в тесном кругу.
Ежились от холода, топали ногами, галдели, затем все разом смолкли.
— Может, к доктору? — сказал кто-то.
— Доктор — живодер, — возразила Дунька. — Ходила Любаха, что получилось? Десять пудов отдала, а уж измучилась, не приведи господи. У них одна замашка — резать...
— Ну как же, девахи? — спросила Парунька. — Выручайте подругу из беды...
— Я знаю средство от всяких вередов, — сказала Улыба. — Кто хочет любой веред избыть — воробьиное мясо помогает... [Веред — нарыв с нагноением, чирей.] Особенно воробьиное яйцо... Всякий веред как рукой снимает...
— Тошно мне, — произнесла в ответ на это Наташка. — Где же зимой взять воробьиное яйцо?
Все замолчали.
— Ну тогда, Наташка, пробуй все подряд: чернила, щелок... воробья... Насори на дорогу проса, воробьи налетят, и бей их палкой...
По селу мутной волной разливался слух: в Парунькиной артели девки одна за другой «гуляют».
Богомольные мужики и бабы, проходя мимо девичьей квартиры, отворачивались в сторону. Устинью Квашенкину молва обозвала нехорошим словом. А тем девкам, которые были членами этой артели, дома, по утрам и ночью, когда возвращались они, родители напевали:
— Помни, дочка, что случится... голову оторвем и в овраг бросим.
Парни приходили в артель, кололи Наташку обидными намеками.
Бабы на колодце вздыхали, перешептывались громко, не торопясь, вешали ведра на коромысла и добродетельно заключали:
— Бог шельму метит.
Видели: шла Наташка по утрам, наклонив закутанную в шаль голову, торопилась к Усте, чтобы не чуять на себе пытливых глаз матери. Ела взятый с собой хлеб и приходила домой только вечером, чтобы сдать матери работу. Ночевала у Паруньки.
Просыпаясь, чуяла боль и догадывалась: снадобье не помогает. Нутро рвало от лекарств, изо рта шел дух, истрескались десны. Однако по привычке Наташка вынимала из-под лавки пузырек, пила через силу.