В уисполком послали Федора.
Парунька была с детства приучена к мысли, что на течение сельской жизни оказать влияние может только само начальство. Еще мать рассказывала ей, что мир всегда был сильнее каждого и, ежели желал, — отдавал человека в солдаты, сажал в острог и гнал на поселение. Но сейчас, по тому, как говорили Анныч и Федор и как отзывались они про старую жизнь, становилось ясно, что деревенский мир на самом деле не так уж прочен и с ним надо и можно драться. Это соображение наполнило ее еще большим уважением к активистам. Выходя из сарая и шагая по тропе вдоль конопляника, она вспоминала свою жизнь и убеждалась в правоте Федора и Анныча.
Парунька с удивлением обнаружила, что все говоренное Федором и Аннычем — совершенная правда, будто давно известная, но сейчас только всплывшая наружу. Паруньке хотелось, чтобы и другие поняли это... и опять вспомнила Федора, его убежденную речь, хорошее доброе лицо, непривычное к себе уважительное отношение. «Счастлива с ним будет Маша», — решила она.
Рассвело. Сговорившись об отъезде Федора, вышли к плетню.
— Ну, пока, — сказал он, подавая Аннычу руку.
— Пока, — ответил Анныч. — Скажи, что наберем семей десять мало-мало. На первый случай — коллектив приличный. И непременно об этом участке земли говори, который хочет оттянуть у общества Канашев... И насчет кредита.
— Жизнь положу, а Канашеву этот участок не видать. Будет он основой нашего общего дела. Как хочешь называй — товарищество, артель...
Разбухал на колокольне, стекал вниз к луговине дола и путался в конопляниках за усадами неспешный церковный звон. Звонили к утрене. Тихая прохлада бодрила Паруньку. Думы завладевали ею, и не было им конца.
Когда она вышла из огорода, то увидела, что оттуда же в отверстие плетня вылезла и просвирня Малафеиха. Она держала в руках корзинку с просвирами и перекладывала их.
«Не к добру, — подумала Парунька, — наверное, она подслушивала нас».
Малафеиха этим славилась.
— Отколь, дородная? — спросила просвирня, когда Парунька поравнялась с ней.
Парунька думала отмолчаться и пройти мимо, но Малафеиха, загородив собой и корзиной с просфорами дорогу, остановила ее.
— Демону обедню служили? — спросила она. — Опять бедняцкие гарнизации...
— Мы демонов не признаем, и обеден не служим, — ответила Парунька, обходя ее.
— Не дело, дочка, — начала Малафеиха сокрушенно, в то время как Парунька пыталась ее обойти. — Не дело, — повторила она. — Не на то мать-покойница наставляла тебя, сироту. Сироте только бог помога, а ты к нему спиной. Всему миру теперь болячкой стала. С богохульниками дружбу свела, наперекор миру хочешь... Мир — богов глас.