Они лежали обнявшись, его жаркое дыхание обдавало ее макушку, а руки ласкали спину. Вдыхая чистый запах его влажной кожи, Лисса поглаживала его грудь. Впервые после ухода Эйдана она ощущала покой и умиротворение.
— С моей стороны это эгоистично, взять и вернуться, — наконец произнес он, и от его легкого акцента у нее заныли соски.
— Если тебе что-то от меня нужно, я полна желания дать тебе это.
— Я собираюсь навредить тебе, но не в состоянии отступиться.
Приподняв голову, Лисса увидела, что его лицо искажено страшной мукой, и застонала:
— Почему?
Почему он собирается навредить ей? Почему не может отступиться?
— Ты нужна мне, — хрипло произнес Эйдан.
— Ты мне тоже, — отозвалась она. Ее пальцы прошлись по его мокрым волосам и поиграли с амулетом. — Расскажи, что случилось.
Ладонью он обхватил ее шею и притянул к себе.
— Я страдаю без тебя. — Он приник к ее губам и страстно поцеловал.
— Эйдан… — вздохнула она, переполняемая невыносимым желанием.
— Ты его любишь?
Лисса удивленно заморгала, но вопрос, однако, поняла.
— Чэда? Нет. Мы просто друзья, хотя ему хотелось бы большего, и я раздумываю над этим.
— Тогда позволь мне отведать тебя еще раз, прежде чем покинешь меня.
В его голосе слышалось отчаяние, которое он даже не пытался скрыть. Какова же была его тяга к ней, если он пришел сюда вопреки правилам и собственному намерению им следовать. Если открылся ей до такой степени. От других Стражей Лисса наслышалась о его доблестях, знала, сколь он могуч и грозен. Среди соратников он слыл чуть ли не легендой и служил примером для подражания. Они считали, что у капитана Эйдана Кросса нет ни слабостей, ни сомнений, одна лишь неколебимая решимость истреблять врагов.
Но дело обстояло не совсем так. Уж ей-то было известно, как он чувствителен и добр на свой, особый, лад.
Она многое поняла, узнав про его уединенный дом на холме. Эйдан давно расстался с родными и жил одиноким затворником. Судя по отзывам Стражей, он сильно отличался от образа Избранного Воителя, блестяще прошедшего обучение и полного безграничного оптимизма по отношению к будущему.
Он ни от кого не зависел, но потянулся к ней.
— Что я могу сделать? — растерянно спросила она, поскольку имела дело не с медицинской проблемой, разрешить которую можно, сверившись с учебником. Тут речь шла о душевной ране, а во врачевании таких опыта у нее не было.
— Соблазни меня. — Он положил ее руку себе на грудь и взглянул ей в глаза. — Заведи меня, как тогда, на пляже, в ту первую ночь.
Долгое мгновение она молча смотрела на него. Ее свирепый боец сохранил свою человечность, душевную щедрость, доброту. Возможно, именно из-за его способности чувствовать и сопереживать многое на избранной стезе воспринималось им столь болезненно. Тут уж было не до самосохранения. Он нуждался в ней, и она готова была сделать все, что потребуется, чтобы он смог снова обрести цельность.