В Хиславичах я оказался к обеду. Спасибо попутке из Починок, спешившей дальше, в Мстиславль. Так что доехал с ветерком, прямо к двери почтамта подвезли. На почте посетителей не было, празднование Первомая перешло от трибунных мероприятий к застольным, и народ собирался поближе к гармони. За перегородкой сидела сортировщица, телефонистка и кассир в одном лице. Меня здесь знали как инженера из Смоленска, бывшего в прошлом году проездом и установившего новый радиорепродуктор взамен внезапно перегоревшего и телефонный коммутатор. Встретили меня с радостью. С собой я привёз гостинцы: шоколад - детям начальника почтового отделения, крутившимся тогда возле меня как цыплята, и блеск для губ - Авдотье Никитичне, моложавой двадцатисемилетней барышне, тщетно пытающейся повторно выйти замуж. Каково же было моё удивление, когда мне сообщили о поломке моего же коммутатора. Случилось это утром и даже человека не успели послать за мастером, а я тут как тут. Пришлось разбирать. Электромагнитное вызывное реле, которое считается почти вечным - сгорело. Реле моста питания тоже, батарея на десять вольт (ГБ-10-У-1,3) признаков жизни не подавала. Мой встроенный коммутатор был отсоединён. Видимо, Авдотья Никитична или её начальник пытались починить самостоятельно и, заметив лишние детали, решили их отключить. Когда же я спросил, лазил ли кто-нибудь, то оба дружно ответили: - нет! Выпросив велосипед, клятвенно заверив, что завтра привезу новые детали, которые есть в Починках, я укатил. На следующий день моего появления ждал уже милиционер. Органы правопорядка тоже остались без связи. Поздоровавшись и вывалив на стол перед Авдотьей Никитичной ворох плакатов: по технике безопасности, соблюдения режима секретности и разнообразной агитационной тематике, по типу - "Овладевая техникой, будь первый в рядах строителей социализма", я принялся за ремонт. Участковый отобрал к себе в контору пяток плакатов связанных с его работой и, узнав, что связь восстановится не раньше чем через час, убыл восвояси, подальше от горящих глаз телефонистки, жестикулирующей ему всеми известными способами, что неплохо бы было оставить инженера наедине с ней. Я-то думал, что она мне дружбу предложит, ан нет. Авдотью заинтересовала косметика, с которой в сельской местности, мягко говоря, было не очень. Выслушав, какие тяготы и лишения приходится преодолевать интеллигентной женщине с мизерной зарплатой, пришлось пообещать посильную помощь. Так я обзавёлся нужным агентом. А вскоре уже никто не обращал внимания, на изредка заезжавшего инженера из Смоленска и появлением на телефонистке дефицитных даже в столице чулок со швом. Только поговаривали иногда, мол, снова к Авдотье хахаль с подарками прикатил, а она блядь такая, хвостом всё равно крутит. О ней и рассказал я Петеру Клаусовичу, намекнув, что вскоре ему придётся посетить посёлок и разыскать телефонистку. За её судьбу я не беспокоился. Она твёрдо была уверена, что выполняет секретную работу коминтерна, и последнее время усиленно штудировала немецкий язык, беря уроки у школьного учителя. Незадолго до оккупации Хиславичей, пятнадцатого июля, я позвонил ей и приказал вскрыть оставленный мною тайник. Там лежало письмо с инструкциями, деньги, и записка для её учителя Евгения Владимировича Ржецкого.