Я также признателен В. А. Жучкову, А. Мацкевичу, В. К. Шохину и Д. Э. Гаспарян. Они очень воодушевляли меня. И спасибо Насте Данилочкиной, моей маме В. Я. Васильевой, Марине и дочерям — без них я не ступил бы и шагу.
Что касается самой книги, то я решил не дробить ее главы на параграфы, как это часто делается в философских текстах. Я согласен с тем, что это облегчает чтение, и сам не люблю большие разделы. С другой стороны, плохую книгу не спасет даже миллион параграфов, а хорошую прочитают в любом случае. Но главная причина в том, что я пишу в специфической манере. Весь текст этой книги, по сути, целен, и одно утверждение вытекает из другого, так что ее можно рассматривать как одну законченную мысль. При таком положении дел параграфы были бы чем‑то искусственным.
Наконец, я должен извиниться перед читателями за возможные и даже вероятные ошибки, которые могли закрасться в мои рассуждения, — хотя я старался, чтобы этого не произошло. В любом случае я надеюсь, что чтение этого текста может принести пользу, развлечь или побудить к каким‑то собственным размышлениям. И по крайней мере за некоторые примечания я совершенно спокоен.
мая 2008 г.
Философия — занимательнейшая вещь. Все мы — я имею в виду коллег по цеху — очарованы его. Но можем ли мы преподнести публике какие‑то «позитивные результаты» своих исследований или должны примириться с мыслью, что философия — это всего лишь замечательная школа интеллекта, помогающая, по крайней мере в идеале, видеть вокруг реальность, а не химеры и замечать в этой реальности то, что достойно быть замеченным? Может ли теоретическая философия как особая дисциплина только ставить проблемы или иногда ей все же удается и решать их? В этой книге я попробую показать, что в некоторых случаях ей это действительно удается. Как ни странно, многие профессиональные философы придерживаются другого мнения. Так что я постараюсь переубедить их.
Эвристичность философии я буду защищать, демонстрируя ее возможности в решении так называемой «трудной проблемы сознания». Но, конечно, эта проблема интересует меня и сама по себе. И разумеется, не только меня — и не только философов, — но и вообще всех, кто в состоянии удивляться (сложно представить себе что‑то более загадочное, чем сознание) и размышлять. Впрочем, согласно традиции, к которой я в данном случае присоединяюсь, философ — это именно тот, кто расположен удивляться, а потом размышлять над тем, что его поразило, чтобы понять, как все это устроено. Размышление, нацеленное на понимание, отличается от другой хорошо всем знакомой реакции на удивительное — отмысли — вания. Отмыслить удивительное — значит без лишних раздумий принять какое‑то из имеющихся наготове в культурном пространстве объяснений — и заняться какими‑нибудь более насущными проблемами.