Я отчетливо представил себе, как он вспарывает живот овце, запускает в него окровавленные руки…
— Нет!.. Нет!.. Остановите его!!! — закричал я. — Ведь вы же лю-ю-ди-и-и!!!
Буйнак ощетинилась и зарычала. Ветер прошелестел по траве, донес чей-то смех. Там, внизу, меня никто не услышал.
Лето кончилось. Настала пора уводить отары с гордых пастбищ. Мы погрузили пожитки в коляску мотоцикла. В нее же сели мама с Муттихон. Я устроился позади отца на втором сиденье. Чабан Хамро и Буйнак остались с отарой, чтобы отобрать слабых и больных овец, которых потом надо будет пригнать в кишлак.
Пасти этих овец возле кишлака входило в мои обязанности. Обычно меня сопровождала Буйнак, но нынешней осенью помощи от нее я не ждал: у Буйнак должны были родиться щенята. Я заботился о Буйнак — соорудил ей подстилку из соломы в углу сарая, носил еду, менял воду в миске.
И вот однажды утром я проснулся от громкого отцовского голоса.
— А, чтоб ты подохла, не ощенившись! — ругался отец во дворе. — Восемь штук сразу принесла! Полон сарай собак! Псарня, а не дом! Сколько раз собирался увезти проклятую куда-нибудь подальше!
«Щенята! — обрадовался я. — У Буйнак щенята». Вскочил и со всех ног бросился в сарай. Буйнак лежала на боку в углу, на подстилке из соломы, а возле нее копошились и жалобно попискивали крохотные слепые щенки. От радости я растерялся и не знал, что делать. Присел на корточки и погладил Буйнак по голове. Она не шелохнулась, только взглянула на меня и снова закрыла глаза. Я взял миску и вышел из сарая, чтобы принести ей поесть.
Мама хлопотала возле очага.
— Мама, Буйнак ощенилась. Дайте ей поесть что-нибудь, — попросил я. Мама кивнула, продолжая следить за казаном, в котором закипало молоко.
— Сейчас, сынок. Казан освободится, я ей болтушку приготовлю.
Я не отходил от очага до тех пор, пока не сварилась болтушка, остудил ее в миске и отнес в сарай. Опершись на передние лапы, Буйнак жадно лакала похлебку, а я тем временем хорошенько рассмотрел щенят.
Отец ошибся: их было семь, а не восемь. Три — вылитая Буйнак, один совсем черный, один пятнистый и два пегих.
Желающих забрать щенков нашлось, как всегда, много.
— Кто щенка просит — сам пес, кто не дает — собака! Что я их — пасти буду? — сердился отец. — Подрастут, тогда и забирайте. Только, чур, вон у него спрашивайте, он у нас над собаками главный начальник! Пусть и решает. Слышишь, Нарбута?
Я слышал, но раздавать щенят не хотелось, и, возвращаясь из школы, куда я нынешней осенью пошел в первый класс, я боялся, что не застану щенков на месте. Так и случилось: четырех кобельков раздали без меня, и я даже не узнал — кому.