Но больше всего привлекала и беспокоила моё внимание литровая бутыль грубого стекла без всякой этикетки, с подозрительной мутноватой жидкостью, торжественно водружённая в центре стола. Бутылку охраняли три зловещих гранёных стакана, а возле неё на тарелках высилась горка маслянистых пирожков с неведомой пока начинкой и полёживали вяловатые солёные огурцы, нарезанные кружками, на которые я смотрел с полным равнодушием.
Мутноватая жидкость расплескалась по стаканам…
– Ну, – со смешком сказала Глаша, – чтоб и в будующем году, да об эту же пору, с тем же дружком, да ещё с пирожком! – и сильно, со звоном чокнулась с нами.
Я опасливо посмотрел на свой стакан, налитый почти до половины.
– Чего ждёшь? – угрюмо спросила Мария. – После третьей-то рюмахи и прокурор прослезится! Сыпь!
Я зажмурил глаза, и собрав всю свою решительность, залпом проглотил резко пахнущую жидкость. Это был самогон. Я задохнулся, закашлялся, едкие слёзы непрошенно выступили на глазах. Глаша весело замолотила своим весомым кулачком по спине, а Мария Васильевна деловито посунулась большой ложкой к банке со сметаной. Зачерпнув оттуда, она протянула мне полную с верхом ложку:
– На! 3аешь… – посоветовала она. – Сразу полегчает…
Я, давясь, с трудом протолкнул в горло тугую сметану. Обожжённый самогоном язык ощутил приятную прохладу. В глотке, действительно, сразу стало спокойнее.
– Ну, молодчик… – засмеялась Глаша. – И сейчас молоток, вырастешь – кувалдой будешь… Ешь теперь.
– А ты и верно, ничего… – согласилась Мария Васильевна, и не глядя на меня певуче добавила: – С таким бы я и поласкаться не прочь…
Я воспринял это как своеобразный комплимент, польщено рассмеялся и потянулся за пирожком. Он оказался моим любимым – с капустой и луком.
– Давай… по второй, – торопила Мария Васильевна. – У нас ведь между первой и второй не дышат…
– И правильно… – подтвердила Глаша и протянула руку к бутылке, нарочно, как мне показалось, сильно прижимая меня грудью. Она опять налила мне полстакана. Я попытался было слабо протестовать, но она легко отвела мою руку. Однако, на этом мои испытания только начались…
– Ох, и жарко ноне! – опять почти пропела Мария Васильевна и стянула своё платье через голову. На ней был чёрный лифчик и чёрные же короткие трусы. – Искупаться бы, а? Да и ты бы, Леонид, рубашку-то снял, а то вон я ненароком помадой испачкаю…
Соображение показалось мне разумным, я представил себя и её в этом наряде на светлом песчаном берегу нашей лесной речки – и несколько успокоился. Но когда мой взгляд, до того всё же более целеустремленный на стол, упал на её ноги, – я вздрогнул.