— Все тут, товарищ командир, вот ремешок, ушки и кусочки стекла…
— Вот те раз! — полковник развел руками в стороны и с силой хлопнул себя по ляжкам. — И гусятины не отведал, и часов лишился! Ну, спасибо, снайпер!..
В передовой траншее меня поджидал все тот же неутомимый и верный друг Найденов.
Я знал, что Сергей не любил, когда его жалели. Случалось, кто-нибудь из товарищей говорил: «Сережа, прилег бы ты на минуту, глаза у тебя стали как у мышонка». — «Вот еще, нашел чем укорять, — отвечал он, — когда к матери солдата в окошко фашист стучится, до сна ли солдату?»
Он был смел и неутомим. Днем, притаясь у ледяной глыбы, подстерегал вражеского офицера или наблюдателя, а ночью мастерски обстреливал траншею немцев ружейными гранатами. За годы войны я многое научился понимать и твердо усвоил, что храбрый человек не рассуждает и не кричит об опасности он молча ищет встречи с врагом и бьет его. Именно таким был Сергей.
Утро вставало спокойное и такое тихое, словно оно затаило дыхание. Фронт еще спал. Солнечные лучи пробирались во все траншейные закоулки, прогоняя мрак и растворяя тени, а над нейтральной зоной висела прозрачная дымка тумана. Весна шла мерным, но уверенным шагом, как землепашец обходя свои поля…
Войдя в блиндаж, я остановился у порога, чтобы присмотреться к полумраку. Зина бросилась ко мне. Не помню, что со мной случилось, но, прежде чем поздороваться, пришлось глотнуть воздуха и опереться плечом о стойку нар. Встреча с Зиной меня как-то по-особому взволновала.
— Иосиф, что с тобой? — с тревогой спросила Зина. — Ты ранен? На тебе лица нет.
— Нет, нет, Зиночка, я совершенно здоров… Как поживает Володя?
— За сына не волнуйся, он чудесный крепыш. Строева хотела еще что-то сказать, но не успела.
В землянку вбежал Найденов и закричал:
— Ребята! Немцы что-то затевают. — Отдышавшись, он объявил: — Они поставили на бруствер кусок фанеры, на котором большими черными буквами что-то написано. Я не успел прочитать, как кто-то из немцев столкнул фанеру в нейтралку. В их траншее поднялись шум, крик. Кто-то из немцев даже по-русски ругнулся. Вдруг один из фрицев приподнялся над бруствером и ну махать руками. Сам что-то громко кричит. Я крикнул: «Эй! Иди к нам, стрелять не стану!» Немец помахал рукой — не могу, значит, — и скрылся.
Мы побежали втроем в снайперский окоп.
— Немец тебя не видел? — спросила Строева.
— Нет, я крикнул через амбразуру.
— А по таким мишеням все-таки надо стрелять, Сережа.
— А политрук роты что недавно говорил? Что среди немецких солдат есть разные люди, вот тут и разберись…