Круглов молча слушал спор. Он знал, что бойцы тяжело переживают наши неудачи, и вмешиваться не хотел.
Хмелев же повернулся к нам, горячо заговорил:
— Вы считаете, мы не умеем воевать или боимся смерти. Чепуха это! Вот, к примеру, левее нашего полка вела бой вторая ополченская дивизия. Многие из этих людей были необучены и плохо вооружены. Патронов у них было всего лишь на два дня.
Он помолчал, о чем-то вспоминая.
— Со мной рядом в воронке лежал ополченец Петров. До войны он работал инженером на судостроительном заводе в Ленинграде. Когда немецкая пехота пошла в атаку, Петров встретил фашистов гранатами. Как только атака была отбита, он быстро подполз к убитому немцу, забрал его автомат и патронную сумку. Посмотрели бы вы, как лицо его сияло! «Вот теперь другое дело, говорит. — Только научите, товарищ командир, как пользоваться этой штукой…» Когда немцы снова полезли на нас, Петров стрелял из автомата, меняя одну обойму за другой. Вдруг он прекратил огонь. Я спросил: «Что случилось?» — «Правую руку поцарапало… Ничего, я их левой буду бить». И он, раненный, продолжал бой…
— Ленинградские добровольцы! — с восхищением продолжал лейтенант Хмелев. — Какие это люди! Не зная военной тактики, гранатой и штыком преграждают они путь врагу к городу Ленина.
Хмелев встряхнул головой:
— Говорят, отступаем по слабости нашей. Какая там слабость! — Самолетов бы нам побольше да танков…
Сидоров с досады махнул рукой:
— Хватит, ребята… Растравили душу. Давайте лучше пообедаем…
Обедали в открытой траншее.
В воздухе кружился вражеский разведчик — «костыль». Он старался отыскать наши огневые рубежи. Артиллерия противника вела редкую беспорядочную стрельбу вдоль шоссейной дороги.
После обеда один из бойцов Хмелева — Федя, кряжистый, лет двадцати пяти парень, взял в руки гармонь, присел на краю ниши. Он озорно осмотрелся, глаза его смеялись.
Рявкнула двухрядка, Федя пробежал пальцами сверху вниз по клавишам, подбирая лад.
На середину лужайки выбежал молодой красноармеец, он встряхнул русыми кудрями, поднял над головой изогнутую в локте руку, взмахнул ею в воздухе и пустился в пляс.
— Володя, давай! — зашумели бойцы.
Федя с силой растягивал мехи, поводя плечами, отбивал такт ногой и пел:
…У нас нонче субботея,
Барыня ты моя, сударыня ты моя!
На звуки гармоники собирались красноармейцы. Пришли даже соседи по обороне, бойцы батальона народного ополчения, среди них две девушки с санитарными сумками. Одна из них — черноглазая, с открытым добрым лицом, видимо, большая любительница танцев, в такт гармонике пристукивала носком своего непомерно большого солдатского сапога. Вся она была такая подвижная, что, казалось, при малейшем толчке взлетит на воздух как пушинка.