— Как отец, жив, здоров? — спросил мулла Фазлиддин, приглашая Тахира подняться вверх.
Тахир постеснялся сесть на курпачу в запыленных чарыках, присел в сторонке.
— Отец передавал вам большой привет… Да я, дядя, с год тоже не был в Куве… Родственники нашли вдовушку-старушку, чтобы ухаживала за отцом, а я… я все время вспоминал там маму, и не захотелось мне больше жить дома.
Причина, конечно, была не в тоске по матери. Из головы Тахира не шла несчастная Робия, ее крик о помощи не забывается. В позапрошлом году добрался он до самого Самарканда, по дороге работал жнецом, сопровождал караваны и везде и всюду искал Робию, расспрашивал про нее — «сестренка моя, увели ее нукеры Султана Ахмада». Никаких следов, ничего!
Время было смутное. Султан Ахмад умер в тот же год, когда наступал на Фергану, и войско его рассеялось, и трон захватил его брат Султан Махмуд, а потом его отпрыск Байсункур. Брат шел на брата, сын на отца. Один человек рассказал Тахиру, будто в Ташкенте многих наложниц продавали. Кинулся туда. В прошлом году осенью пешком добрался до самого Ташкента, кормился плохо, обносился весь. Не было и там Робии. Жизнь вот идет, как замутненная река. Тахир чувствовал тщету своих поисков — поди найди жемчужину в мутной реке, — но остановиться не мог.
— Племянник мой, то, что ты три года без устали ищешь бедную девушку, выказывает доброту твоего сердца. Я признаю, верность — достоинство настоящего мужчины. Но наудачу бродить — наносить себе вред. Да и пойми: у девушки своя судьба. Предназначенное — исполняется. Если она жива, то… кто-нибудь на ней женился. И теперь у нее есть и дети. Ведь не оставят же ее в девушках целых три года? Ты сам подумай.
— Я давно уже думал об этом, дядя… А хочу я смыть перед нею свою большую вину… Только…
— Какую вину?
— Робию родители хотели отправить в Андижан, это я уговорил ее остаться в Куве.
— А откуда ты мог знать тогда, что произойдет, племянник?
— Не мог, это верно… Но пока я не нанду, не увижу ее, не смогу успокоиться. Если Робия, как вы говорите, замужем и живет по-семейному, тогда… тогда я примирюсь с судьбой. А если нет? Если она не по-семейному… и все еще ждет избавителя — меня?! Вот я же не могу ее до сих пор забыть? Если и она не забывает меня?
Мулла Фазлиддин горестно покачал головой:
— Три года прошло, три года… Каждый из нас, каждый из всех нас стал другим, а от прежней душевной болезни лекарства нет, оказывается. — И повернул разговор на другое: — Тахирджан, твой дядя стал богатым человеком. — Мулла Фазлиддин сунул руку за пазуху и вытащил черный кожаный кошелек с кисточкой. Сначала он хотел дать несколько — золотых монет, но потом весь кошелек протянул племяннику: — Возьми, пойди в торговые ряды, сегодня пятница, большой базарный день, товаров много, купи себе что нужно.