— Какую роль в вашей жизни играли женщины?
— Моя первая жена была русской баронессой. Мы поженились по любви, и вскоре у нас родился сын. Теперь у меня два внука и один правнук. Ольга была певицей и мечтала о карьере в Голливуде… Наше счастье оказалось недолговечным: мы разошлись. Сейчас ее уже нет в живых.
Моя вторая жена была алкоголичкой. Вначале я этого не знал. Потом чего только не делал, чтобы избавить ее от этого порока, но ничто не помогало. Наш союз распался, а теперь и Анджела умерла.
В третий раз я женился тридцать один год тому назад. Она — удивительная женщина, художница, с ней я по-настоящему счастлив. Мы много путешествуем вместе, она делает копии с картин из моей коллекции. Ей восемьдесят лет, а мне скоро стукнет девяносто. Но мы и сейчас влюблены друг в друга.
— А вы не забыли вашу первую любовь — Дороти Кинг?
— Ну что вы, я вспоминаю о ней с нежностью, мы до сих пор переписываемся. Дороти действительно была моя первая настоящая любовь.
— А Бенни, сестра милосердия?
— А Бенни — первое разочарование в любви. Я собирался на ней жениться и очень переживал, когда узнал, что она изменяет мне с моим другом, с которым мы жили в одной комнате. После этого я много лет и не помышлял о женитьбе.
— Разрыв с Элен Хэйес тоже был для вас мучительным?
— Нет, наша связь длилась совсем недолго.
— Я слышал, что у вас дома долгое время стояло ложе для гостей в стиле «Плейбой». С чего вдруг?
— Еще студентом я на первые заработанные деньги купил домик в Гринвич-Виллидж, Латинском квартале Нью-Йорка. Там я принимал друзей, зачастую из актерской среды. Гостиная была с высокими потолками, а в центре возвышалось, как трон, огромное ложе, и мои гости любили на нем поваляться смеху ради. Когда я женился на Фрэнсис, она выставила вон этот диван — сочла, что он выглядит неприлично.
— Какие моменты вашей жизни вы вспоминаете как самые тяжелые?
— Тяжело было, когда отца осудили за нелегальный аборт. Он не был гинекологом, но ему пришлось вмешаться, потому что та женщина сама пыталась прервать беременность и ей нужна была срочная чистка, иначе возникала угроза для жизни. Отцу удалось остановить кровотечение, но пациентка все-таки умерла: по его мнению, от инфлюэнцы, свирепствовавшей тогда в Нью-Йорке. Однако отец был коммунистом, сами понимаете. Политические противники привлекли его к суду и добились самого строгого приговора.
Но отец и в тюрьме не пал духом. Он помогал заключенным, лечил их. Потом его дело затребовал на доследование губернатор Нью-Йорка, и отца признали невиновным, он смог вновь вернуться к врачебной практике. Трудно передать, как много это для него значило.