Я понимаю, что в отношении Горохова я веду себя как мелкая душа. И это меня никак не радует.
После звонка случилось так — словно нарочно! — что Горохов и я, выходя из класса последними, сталкиваемся в дверях.
Горохов смотрит на меня серьезно и спрашивает:
— Значит, вас сегодня в классе нет?..
Со всех ног бегу разыскивать Маню.
— Маня… — шепчу я ей. — Маня, ты понимаешь?..
Никто бы не понял, но Маня, конечно, понимает. Она кладет свою добрую, дружескую руку на мою.
— Имей в виду, — говорит она, — он отлично знает всех. И в лицо и по фамилии. Это я говорю только тебе. И, пожалуйста, не рассказывай другим.
Я ценю Манино доверие. Еще с первых дней после появления у нас Горохова он просил Мопсю рекомендовать ему которую-нибудь из наших лучших учениц, чтобы заниматься с его младшей сестренкой, подготовить ее к поступлению в наш институт.
Мопся рекомендовала ему Маню Фейгель. Маня бывает у Гороховых ежедневно, часто встречается и с самим Гороховым, но она поставила себе за правило: о том, что у Гороховых то-то или то-то, о том, что он сказал то или другое, Маня не рассказывает нам — даже лучшим своим подругам — ни одного слова!
Так посоветовал ей отец, Илья Абрамович:
— Помни, если ты будешь болтать, рассказывать о Гороховых, тебе не дадут покоя. Тебя замучают вопросами, будут требовать все новых подробностей. И непременно выйдут сплетни. Твои слова переиначат по-своему — и пойдут фантастические рассказы «со слов Мани Фейгель…». Что хорошего?
Так Маня и поступает. Молчит.
Сперва девочки на нее обижались, даже бранили ее. Потом, кто понял, кто привык к Маниной сдержанности, перестали мучить ее вопросами о Гороховых.
— Маня, — спрашиваю я шепотом, — почему же он сегодня не изругал меня, не поставил мне дурной отметки?
— Он хочет, чтобы девочки сами поняли, — вот так, как ты сегодня поняла! Он говорит: плох тот учитель, который не верит в молодежь… — Маня рассказывает это с таким уважением к Горохову как учителю и человеку, что я понимаю: больше я безобразничать на его уроках не буду — не могу.
Симпатичность Горохова, его доброта, уважение к нам, хорошее преподавание скоро изменили отношение к нему класса. Глупые институтские выходки прекратились, а главное — мы стали учиться всерьез. С таким учителем, как Серафим Григорьевич, класс, наверное, через некоторое время нагнал бы все пропущенное и не боялся бы оскандалиться на выпускных экзаменах.
Но тут вдруг случилась новая беда: Горохов заболел очень серьезно. У него сперва была инфлюэнца, потом сделалось осложнение: он почти оглох. Вот уже больше двух месяцев как он не приходит к нам на уроки.