— Все суки! А если я хочу и носки, и обед?! Мы два на хуй журналиста, кончили Ленинградский университет, работаем не в самом последнем горчичнике, не идиоты, — мы что, не можем себе заработать и на носки, и на обед?
— Можем. Но не зарабатываем.
— На х-хуй мне такая жизнь???!!!
— Чего же ты хочешь, как спросил классик?
— Я хочу каждый день обедать! и при этом покупать себе носки!
— О? Ну так вали отсюда, — подытожил я.
— Куда?
— Туда, где каждый день обедают и ходят босиком, — поморщился Зубков. — Главное — чтоб не пообедали тобой.
— В Париж! — сказал я. — Как раз и женишься на Кристине, о чем она мечтает.
— На х-хер мне сдался этот Париж! Я живу здесь! и хочу здесь обедать! и ходить в носках.
— Так не бывает, — покровительственно улыбнулся автор ожидающейся первой книги рассказов и издатель Куберский. — Либо здесь без обеда, либо в Париже без носков. Надо уметь делать выбор, старик.
Саул хлопнул полстакана привезенного арманьяка — он приехал из Парижа с деньгами, не мог он такого позволить, чтоб он платил не больше других, — и свернул самокрутку из черного луарского «капораля».
— Вот и свалил, — пояснил он Бейдеру. — И эта страна меня больше не ебет, понял? Я здесь ходить боюсь. (Его наладили трубой по голове и сняли джинсы белой ночью прямо перед Русским музеем, где сейчас директорствовал муж Маринки Галко, и Саул посмотрел на нее с ненавистью.) Это не страна — это зона! А по зоне не гуляют — ее пересекают! Я пересекаю этот город на машине.
— Езди на машине, — покладисто разрешил Бейдер.
— Здесь только самоубийцы могут ездить на машинах! — взорвался Саул. (Он недавно перегнал новому русскому «мерс» из Парижа, незамедлительно вслед за чем, прямо в кабаке точки доставки, умудрился из старого боксерского куража схлестнуться с солнцевскими пацанами, которые не убили его только под авторитетом заказчика, но измочаленное тело выкинули на обочину невесть где, и он полгода лечил переломы.)
— Пожил бы ты в Израиле, да на территориях, поспал бы с автоматом под кроватью — тогда бы понял, что здесь еще курорт, — вздохнул Бейдер. — Лично меня от этой палестинской Касриловки уже тошнит. Все делается в Москве… мужики! На хрен я уехал? А… жена допилила…
— А теперь?
— Теперь там пилит. Тоже плачет.
— Возвращайся, — пригласил Андреев с нотой издевки.
— Россия — щедрая душа!
— Куда? Сюда? Я дурак, а не сумасшедший. Лучше воевать с арабами, чем с черносотенцами.
— Да брось ты эти байки про черносотенцев, — отмахнулся Гришка Иоффе, благополучно отбывший пять лет Магаданского края.
— Думаешь, в Германии мало неонацистов? — со светской безнадежностью поддержал тему Ачильдий.