А оборотни очень часто оказывались работниками не хуже местных, и ко всему еще им нередко можно было платить меньше, так что и хозяева многие закрывали на подобные вещи глаза, лишь бы без шума. Вот и получалось, что совсем нищие исчезали, более или менее обеспеченные стремились переехать, а часть была вынуждена приспосабливаться к новому соседству. Не всегда выходило гладко и без проблем, но впрямую цеплять таких типов, проживающих на твоей лестничной площадке, не каждый решится. С другой стороны, и они тоже не слишком выкобенивались. В те времена в любом конфликте полиция автоматически становилась на сторону человека.
Потом началась война, и опять потребовалось множество работников на заводы. Молодых мужчин призывали в армию, а вот оборотней до тысяча девятьсот сорок третьего года — нет. Даже потом из них создавали отдельные подразделения, не смешивая с остальными. К тому времени уже прекрасно умели вычислять, кто есть кто, по анализу крови. Ну, на какое-то время у нас все утряслось. Люди ведь бесятся, когда им кажется, что от кого-то исходит угроза. Утрата работы достаточно веский повод для постоянных столкновений, а в этот момент делить было нечего. На наших предприятиях вполне нормально работали бок о бок и люди и оборотни. Когда их стали призывать, исчез последний повод для ругани. Сам понимаешь: «Мы кровь проливаем, а вы отсиживаетесь!» На самом деле нелегальные очень часто под любыми предлогами или за серьезные взятки уклонялись или доставали справки от врача. Это ж в те времена было как клеймо. Узнают — выживут и из дома и с работы. Но у нас-то жили уже попавшиеся или не считающие нужным это скрывать, так что и особой проблемы не было.
Со временем людей становилось все меньше, а оборотней все больше. Их не трогали, и, в отличие от районов, где преобладали люди, не пытались выжить. Очень часто как раз напротив — стремились помочь. Это уже как категория своих, десятки лет проживших рядом и всем прекрасно знакомых. Необязательно хорошие люди, но известно, чего ждать. Только молодые все равно рвались из гетто при малейшей возможности.
Моя семья была из тех, которые сохранились с давнишних времен. Я с детства крутилась в обществе оборотней и ничего необычного и странного в этом не видела. Уже потом, когда у меня появились знакомые в другой среде, они очень удивлялись. Страшно меня жалели. — Она усмехнулась. — Как я могла жить там и почему меня вообще не съели? Объяснить, что девяносто девять из сотни никогда не пошли бы против закона, было бесполезно. Не верили, подозревая меня бог знает в чем.