По моим представлениям, при всех явных между нами различиях наши судьбы должны были разойтись в противоположных направлениях. И я оказался прав во всем, кроме одного. Со дня, когда умер мой дядя, я считал, что меня постигнет такая же участь: болезнь преждевременно унесет мою жизнь. И потому я в постоянном ожидании рака работал как заведенный. Я чувствовал, как болезнь дышит мне в затылок. Я знал: она неизбежна. Я ждал ее, как приговоренный ждет палача.
И я был прав. Болезнь пришла.
Но не ко мне.
Она поразила брата.
Тот же вид рака, что и у моего дяди. Рак поджелудочной железы. Редкая форма. И у самого младшего в нашей семье, блондина с карими глазами, начались химиотерапия и облучение. У него выпали волосы, а лицо исхудало донельзя. «Ведь это предназначалось мне», — думал я. Но мой брат — это не я и не мой дядя. Он — борец, и всегда им был, с самых ранних лет, еще с тех пор, когда мы дрались с ним в подвале и он умудрился прокусить мой ботинок, а я завопил от боли и отпустил его.
И брат начал сражение. Он жил тогда в Испании и стал биться с болезнью с помощью экспериментального лекарства, по сию пору недоступного в Штатах. Он летал по всей Европе в поисках новых средств. После пяти лет борьбы лечение, похоже, приостановило болезнь.
Это была хорошая новость. Плохая же новость заключалась в том, что брат не хотел, чтобы я был рядом с ним; ни я, ни кто-либо другой из нашей семьи. Сколько мы ни пытались звонить и навещать его, он не принимал никого из нас, настаивая на том, что борьбу он должен вести сам. Месяцами от него не было ни слуху ни духу. Мы оставляли ему сообщения на автоответчике, но он на них не отвечал. Меня мучило чувство вины за то, что я ничего для него не делаю, и сжигало чувство гнева за то, что он не позволяет нам ему помочь.
И вот я снова окунулся в работу. Я работал потому, что над работой у меня был контроль. Я работал потому, что находил в этом смысл и получал отдачу. Но всякий раз, когда я звонил брату в Испанию и слышал на автоответчике его голос — брат говорил по-испански, еще одно свидетельство того, как далеки мы были друг от друга, — я бросал трубку и хватался за работу.
Возможно, в этом была одна из причин, почему меня так тянуло к Морри. Он допускал меня туда, куда мой брат отказывался допустить.
Оглядываясь назад, я думаю, что Морри знал об этом с самого начала.
Зима в далеком детстве, снежная гора в нашем пригородном районе. Мыс братом на санках: я спереди, он сзади. Его подбородок — намоем плече, его ступни касаются моих коленок.
Санки грохочут на ледяных залысинах горы. Скорость нарастает и нарастает.