Минуя поляну, берегом озера пробирается на окраину леса, впереди — темный, как будто спящий, дом с открытым окном.
Вечер и низкое солнце, и порывы ветра мягкие, но широкие, как выдохи большого доброго существа. Постепенно темнеет.
Летние сумерки.
Окно дома по-прежнему не закрыто, скрипит рама, слышно, как невидимая собака лениво вычерпывает шершавым, сухим языком воду из фаянсовой миски. Слышно, как собака тяжело вздыхает и, стоя, засыпает, падая на землю уже во сне.
…седой затылок, старая морщинистая кожа плеч, старая простыня.
Тяжкое дыхание.
Глубокий вздох старого человека.
Он спит, уткнувшись лицом в подушку.
И неведомо нам, какое лицо скрыто от нас.
В полумраке комнаты — молодое лицо.
Подросток.
Молчит.
Огонь керосиновой лампы.
Ночные бабочки.
Девочка-подросток.
Молчит.
Лицо.
Ночные бабочки вокруг огня керосиновой лампы. Еще лицо, еще одно молодое лицо.
Тихие-тихие голоса и лица, и глаза тех, кто вспоминает добро человеческое: молодые, а иногда и очень молодые, люди рассказывают о добре своих матерей и отцов, братьев своих и сестер.
Кто-то плачет, кто-то смеется, а потом все замолкают и в тишине ночи, на фоне летнего рассвета вслушиваются в мелодию, исполняемую многими голосами большого-большого оркестра. И кто-то тихо узнает Бетховена, фрагмент Седьмой симфонии… Мелодия крадется: несколько широких шагов вперед, остановка и еще шаг.
Утро.
Солнце.
…В траве лежит собака. Непонятно какой породы.
Лежит и думает.
Ничто не интересно ей.
Ничто не пугает ее.
В траве — хорошо.
Шерстка у нее чистая.
А желудок пустой.
Глаза грустные, и засыпает она от усталости и голода.
Над ней — голубое небо, а в нем самолет, мимо по траве проползает большой жук. Вздрагивают собачьи ресницы, и шевелится мокрый кончик носа. Глубокий-глубокий, совершенно не собачий вздох со стоном.
Что-то вспомнилось.
Знаю, что вспомнилось.
…Первые капли — как камни. Упали на листья и изменили их цвет.
Вода потекла по старому стволу.
Вода уходит в почву.
Слишком много воды в воздухе, слишком много на улице.
Бессмысленно укрываться от воды. И этот молодой человек, вымокший насквозь, не прячется от дождя, идет по тротуару, и руки его ничем не заняты.
И не очень он весел.
И видим мы, как становится ему очень холодно, так холодно, что он начинает ускорять шаг, потом почти бежит; наконец, подгоняемый страхом и холодом, бежит по улице, и все вокруг него мелькает, и не видно лиц, и ничто не имеет цвета.
Летняя гроза над городом в полную силу. Все залито; все грохочет и мокнет.
Когда-то все было иначе.
И люди, и дома, и воздух, и дождь — все выглядело иначе. Это только нам кажется, что ничего не меняется.