Я пошел бродить по дому и был уверен, что никогда больше не вернусь сюда…
Я ожидал ее в главной комнате дома. Горели свечи… Я разглядел фигурку Будды…
Свеча.
Киот.
Фигурка Будды.
Тихо вошла Умено-сан. Она была в торжественном светлом кимоно. Сказала, что на прощанье прочтет мне свои стихотворения. Она села в центре комнаты. Открыла маленький блокнотик. Листает. На меня не смотрит. И вот тихо-тихо зазвучал ее голос:
ГЛУБОКОЙ ОСЕНЬЮ
РУЧЕЕК ШЕВЕЛИТСЯ,
МНЕ СТРАШНО ГРУСТНО…
Тихо вздохнула. Я не мог смотреть на нее. Она не смотрела на меня… В глубине комнаты за киотом тихо сказал первое слово сверчок. Она продолжила чтение:
КАЖДЫМ УТРОМ
В МАЛЕНЬКОМ ХРАМЕ
МОЛЮСЬ ЗА СВОИХ ДЕТЕЙ…
Я сидел неподвижно. Теперь и глаза закрыл.
…ИЗ ОВРАГА
ПРИЗОВЕТ ЛИ СЕЗОН ДОЖДЕЙ
ГОЛОС КУКУШКИ
Она молчала. Перевернула страницу старого блокнотика.
…УЖЕ ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ,
КАК ПОТЕРЯЛА МУЖА.
И ДО СИХ ПОР
В СЕРДЦЕ МОЕМ
БОЛЬ И ГОРЕСТЬ ШИПАМИ…
Я коснулся кончиками пальцев холодной циновки.
— УТЕШАЕТСЯ
ПОКОЙ ПОЗДНЕЙ ОСЕНИ.
ЗВУЧАНИЕ БАМБУКОВОЙ СВИРЕЛИ
Помолчала.
…ЗАМУЖНЯЯ ДОЧКА МОЯ
ТАК НЕ ДУМАЕТ ОБО МНЕ,
КАК Я, МАТЬ, ДУМАЮ О НЕЙ.
ЖДАТЬ ГРУСТНО МНЕ,
СЕТУЮ НА ГЛУХОЕ ГОРНОЕ МЕСТО МОЕ…
Она перелистнула страничку, заглянула в блокнотик:
…КАК-ТО НЕЗАМЕТНО
ПЕРЕСТАЛИ СВЕРЧКИ ПЕТЬ.
НАСТУПАЕТ МЕТЕЛЬ
Наше молчание. Я опять смотрю на нее.
НАКЛОНЯЕТСЯ ТИХО И ГРАЦИОЗНО
К РУЧЕЙКУ-ЖУРЧАНИЮ…
ЛИЛИЯ БЕЛАЯ
ПРОВОЖАЯ ГОД ЗА ГОДОМ,
ВСЕ ГЛУБЖЕ ГРУСТЬ МОЯ.
АХ, ОСЕННЯЯ ЛУНА…
Старушка закрывает блокнотик, тяжело встает. Кланяется мне.
Уходит.
P. S. Все это происходило в местечке Аска, префектура Нара, Япония.
Кажется, в 1997 году.
ЯПОНСКИЙ ДНЕВНИК
Фрагменты первой, третьей и десятой тетрадей
20 августа 1999, 22 часа 40 минут.
Петербург
Ясный солнечный день. Отложил все дела и поехал на берег Финского залива. Три часа сидел на песке — смотрел на воду. Поймал себя на том, что ни о чем не думаю. Всякая жизнь внутри остановилась.
Никаких желаний.
Никаких эмоций.
Меня нигде никто не ждал.
И во мне никто не нуждался.
Рядом на песке лежала привезенная с собой книга — сегодня чужая мне.
Помню — медленно мимо меня проплывал парусник.
Кораблик, огибая мель, оказался в десятке метров от меня.
На палубе двое — видимо, отец и сын. По крайней мере, разговаривали они как отец и сын. Отцу было за тридцать. Сыну лет двенадцать.
Сын разумно излагал что-то, отец громко смеялся.
В тишине летнего залива отчетливо слышны были и голоса, и шепоты.
Моя душа пожалела меня и заплакала.
В моих глазах выпали слезы, и картина залива растворилась.
Я закрыл глаза. Они перестали служить мне.
Мне показалось, что я безнадежно несчастлив.