– После победы революции на Кубе я должен вновь обрести свободу революционера…
Фидель клятвенно заверил друга, что не собирается его удерживать и ограничивать его свободу. На том и порешили.
Но кто мог предугадать, что это не произнесенные в пылу восторга слова юноши. Свой выбор сделал сильный духом муж. Аптечке с лекарствами аргентинский доктор предпочтет ящик с патронами, а принадлежность к реальной верховной власти и наслаждение земными благами, которые она дарует, он с легкостью променяет на лавры мифического существа. Бородатого скитальца, идола, нагоняющего страх на диктаторов и их американских хозяев, а заодно и на местное население, не собирающееся вставать под его знамена…
Результатом двухдневной беседы с Фиделем стало прощальное письмо Че Фиделю:
«Я чувствую, что выполнил ту часть долга перед Кубинской революцией, какую мог выполнить на ее территории, и я прощаюсь с тобой, с друзьями и с кубинским народом, который стал для меня родным.
Я официально отказываюсь от должности в руководстве партии, от поста министра, от звания команданте, от кубинского подданства. Теперь более ничто не связывает меня с Кубой, если, конечно, не считать невидимых нитей, которые в отличие от официальных документов нельзя разорвать…
Теперь мои слабые силы нужны другим странам. И я могу сделать то, что тебе не позволяет сделать твоя ответственность перед кубинским народом, во главе которого ты стоишь.
Пришел час, когда нам суждено расстаться. Знай, что делать это мне и радостно, и больно. Я оставляю здесь чистейшие из моих надежд, оставляю то, что я люблю больше всего на свете, – народ, который принял меня как сына…»
Содержание письма стало достоянием общественности не сразу. Фидель должен был выдержать паузу, ведь теперь помимо явных врагов-империалистов не меньшую угрозу представляло антикубинское лобби Кремля, которое обосновало для Политбюро новую, намного более выгодную Красной империи доктрину поведения с Кубой. В ней лояльность к Острову напрямую зависела от покладистости, вернее даже, послушания Кастро.
Фидель ненавидел этих ушлых аналитиков из советских институтов больше всего потому, что они вычислили его стратегию. Русские эксперты наверняка знали, что думает Кастро так же, как Че. И все же Фидель надеялся их переиграть. Ареной этой игры стали чужие поля сражений. Че отводилась роль автономной фигуры, вроде как вышедшей из-под контроля пешки. Стремящаяся в ферзи пешка принимает хаотичные решения, якобы никак не согласованные с политикой кубинского руководства.
Куда могла завести такая игра на два фронта с двумя грозными империями? Она могла обернуться победой для слабейших только в том случае, если пешка дошла бы до края доски и превратилась в ферзя, в третью силу. Они верили в это оба, Фидель и Че.