— Пир мой, вы не знаете Али Кушчи…
— Знаю! Всех я их знаю! — Ишан снова выпрямился. Не поворачиваясь, занес руку за спину, поправил подушки. — Я знаю и шах-заде, заступника истинной веры… И вытри, вытри глаза, заргар, не бормочи о помощи и милосердии. Милосердия надо просить у бога, только у него одного. Денно и нощно моли его об отпущении грехов… И да сбудется твое моление. Ну, встань, заблудший!
Поднимаясь, хаджи Салахиддин посмотрел на шейха, но тот как бы в смущении отвел взгляд в сторону…
С трудом нашел выход в этой хорошо освещенной комнате старый ювелир. Шатаясь, пошел через прихожую, на мгновение привалился к стене отдышаться. Рука, растиравшая грудь под чекменем, случайно нащупала перстни. «Так и не отдал!.. Идти снова? Нет, нет!.. Нести их обратно? С ними домой? Дурной знак, ох какой дурной!.. Что же будет с нами, что будет?»
Каландар пришел в пещеру кузнеца Тимура Самарканди в полночь. Вернулся и молча лег лицом вниз на полушубок, расстеленный возле наковальни. На вопрос кузнеца «что случилось?» ответил коротко:
— Мавляна Мухиддин тоже в зиндане, отец.
Говорить, рассказывать подробности, проклинать шах-заде — ничего не хотелось. В мыслях своих Каландар все еще был в саду Салахиддина-заргара. Все стояло перед ним лицо Хуршиды, омытое слезами, и голос ее продолжал укорять, хотя и сказала она, что ни в чем его не винит.
Нынче он вторично пошел к мавляне Мухиддину, снова стучался в знакомое окно, выходящее в сад. С замиранием сердца услышал, как отворилась калитка. По легкому шороху кавушей узнал: идет Хуршида.
Он стоял все под той же старой орешиной. Хуршида была одета по-другому, чем прошлый раз. Поверх длинного, до самых щиколоток платья на ней был черный мурсак, вместо платка голову покрывала черная бархатная накидка, и даже тонкая-тонкая кисея на ее лице показалась Каландару иссиня-черной. Под стать настроению, видно, оделась; стояла молча, прямо, склонив голову под тяжелой накидкой.
Предчувствуя худшее, Каландар спросил:
— Да будет все хорошо у вас, госпожа моя… Вернулся ли домой мавляна?
— Нет…
Хуршида-бану подняла голову, посмотрела на дервиша. Глаза ее были печальны и, показалось Каландару, холодны.
— Почему? — спросил он и тотчас догадался, что вопрос неуместен.
— Откуда мне знать?.. Только… не думаю я, что они бросят в зиндан человека, который предал… будто предал мавляну Али Кушчи!
— Простите меня, госпожа…
— Вы говорили… вы уверяли меня, что нечего опасаться за него… Отца не тронут, даже волоса его не коснутся… Так где же он?!
Каландар отвел взгляд.
— Разве не все мы ошибаемся?.. Простите меня…