Его силы и их изобретательность истощились одновременно. Рэднал еще помнил, как Эвилия и Лофоса поднялись с мата, вроде бы помнил, как они вышли в гостиную. И уж точно не помнил ничего после. Он спал словно убитый.
Разбуженному отчаянным воплем, сперва ему показалось, что он сомкнул глаза всего секунду назад. Но, запахивая мантию, Рэднал взглянул на карманные часы и понял, что близится рассвет. Со всей скоростью он рванул в гостиную.
Там уже находились несколько туристов — в одежде и без. Буквально немедленно из дверей своих комнат с дикими криками «Что случилось?!» выскочили и остальные, включая двух работников базового лагеря Котлован-Парка.
Хотя на вопрос никто не ответил, ответ, собственно, и не требовался. У стола, где Бентер вез Мапраб и Дохнор из Келлефа играли в бой, стояла Эвилия — совершенно в том же виде, в каком она резвилась с Рэдналом, то есть в чем мать родила. Дохнор тоже был там, но не стоял, а лежал на полу — с неестественно вывернутой головой.
Эвилия сунула в рот кулак, чтобы подавить еще один крик, потом вытащила его и через силу пробормотала:
— Он… он мертв?
Рэднал наклонился над Дохнором, схватил его запястье, попытался нащупать пульс. Пульса не было, моргафец не дышал.
— Мертвее не придумать, — мрачно сказал гид.
Эвилия испустила громкий стон. Ее колени подогнулись, и девушка рухнула на согнутую спину Рэднала.
Когда Эвилия потеряла сознание, Лофоса закричала и бросилась вперед, желая помочь подруге. Носко зев Мартос тоже закричала, даже еще громче. Мобли, сын Сопсирка, рванулся к Рэдналу, пытаясь подхватить Эвилию. То же сделали Фер вез Кантал и Жозел вез Глезир. То же сделал еще один турист — среднего возраста узкоголовый, мало принимавший участие в разговорах, сдержанный и тихий. Возникла сутолока, все мешали друг другу.
Потом тихий узкоголовый внезапно перестал быть тихим и заорал:
— Я врач, будьте вы прокляты шестью миллионами богов! Пропустите меня!
— Пропустите врача! — подхватил Рэднал, как можно осторожнее опуская Эвилию на пол. — Посмотрите сперва ее, свободный Голобол, — добавил он, с облегчением вспомнив имя врача. — Боюсь, что Дохнору уже не помочь.
Кожа Голобола была такой же темной, как у Мобли, сына Сопсирка, но по-тартешски он говорил с иным акцентом.' Когда врач повернулся к Эвилии, та застонала и шевельнулась.
— Девушка в полном порядке, можно не сомневаться, а вот этот бедняга… — Как и Рэднал, он попытался нащупать пульс — так же тщетно. — Вы правы, сэр. Этот человек мертв. И уже довольно давно.
— Откуда вы знаете? — спросил гид.