Оглашение завещания произошло на третий день после похорон, и Оливия узнала, что после смерти бабушки должна отправиться на ранчо, которое присмотрел для покупки мустангер Берни Дуглас. Она была в растерянности, тем более, что молодой человек, считающий себя опекуном мальчишки, был полон решимости воспитать из неженки и баловня настоящего мужчину и впоследствии найти ему подходящую спутницу жизни. Очень злую шутку сыграла бабушкина предусмотрительность. Когда-то, много лет назад, они жили при публичном доме, где бабушка служила экономкой. Чтобы никто из посетителей не воспользовался беззащитностью ее миловидной внучки, она объявила всем, что рядом с ней растет внук, вот так Оливия и стала мальчиком. Ей покупали мальчишескую одежду и обувь, а игрушками для нее служили не нарядные куклы и их сказочные домики и гардеробы, а кинжалы, лук со стрелами, набор оружия, барабаны и лошадки на колесах. И даже наедине бабушка всегда называла девочку Оливером.
Честно говоря, Оливия не могла определить свое истинное отношение к Берни Дугласу. Стоило молодому человеку появиться в их домике, как Оливия почти забывала о своем облике мальчика-подростка и пыталась привлечь внимание мужественного мустангера. Когда же он отправлялся в салун, она допоздна просиживала возле окна, ожидая возвращения Берни, и если замечала его в обществе какой-нибудь девицы или дамы, то на следующий день за завтраком отпускала в его сторону колкости, порой совершенно забывая о приличном поведении и границах дозволенного обращения с человеком старше ее на полтора десятка лет. И никакие бабушкины нотации ничего не могли изменить — проходил день-другой, и все начиналось сначала.
За последние полгода что-то изменилось в Оливии, и бабушка серьезно встревожилась. Она стала замечать, как при появлении мустангера ее внучка замолкает, становится напряженной и взволнованной, сидит за столом, потупившись, смотрит в тарелку и краснеет. У самой Оливии в эти минуты все внутри сжималось от непонятного ожидания. Стоило появиться Берни, и у нее цепенели ноги, дрожали руки и срывался голос! Жар приливал к щекам и губам, концентрировался внизу живота… Она боялась Берни Дугласа! Боялась и вместе с тем хотела постоянно видеть этого человека рядом, слышать низкий красивый голос, ощущать на себе его взгляды, пусть даже совсем мимолетные. Этим Оливия не могла делиться с бабушкой и потому предпочитала отмалчиваться. А Берни все это время раздумывал над щекотливой проблемой — как бы обратить внимание пожилой женщины на то, что ее внук, этот премиленький красавчик Оливер, проявляет к нему, крепкому и суровому мужчине, недвусмысленный интерес. Но бабушка Оливера день ото дня чувствовала себя все хуже и хуже, и мустангер не решился беспокоить тяжелобольную женщину. Дугласу приходилось сдерживаться изо всех сил, продолжая относиться к Оливии, точно к младшему брату — немного снисходительно, добродушно, с легкой насмешливой издевкой.