– Я уезжаю в Финляндию, – всхлипнула я. – На целый год! Я буду там работать! В Трибунале!
– Вот это номер, – растерянно протянул муж. – А как же виза, билет…
– Уже все оформили. Сходи на первый этаж, забери бандероль из почтового ящика. Кстати, рейс уже завтра.
– А как же мы?! – возопили взрослые и самостоятельные дочери, кидаясь мне на шею.
– Баронет, – посмотрела я на мэтра. – Надеюсь, я могу доверить вам и маме моих детей на год?
– Можешь, – кивнул тот.
– Но мы будем скучать!
– Я постараюсь чаще звонить… Писать письма. Или лучше всего сделаю так: оставлю им в Трибунале морока, а сама – домой!
– Боюсь, это не получится. Трибунал – не то место, где проходят на «ура» подобные шуточки. Придется смириться с неизбежным, – покачал головой «маг на службе у закона».
…И мы смирились. Особенно когда распаковали бандероль, про которую наговорила мне по телефону совинообразная Хелия. Билет, паспорт, виза, деньги – все было на месте. Даже маленький сувенирный бело-синий финский флажок.
Поздно ночью, когда все близкие уже крепко спали, а мы с мужем старались, как могли, утешить друг друга перед предстоящей разлукой, Авдей, обнимая меня, вдруг принялся вспоминать:
– Знаешь, малыш, а я ведь давным-давно был в Финляндии. Еще студентом. Это была экскурсия на какой-то остров. Точнее, это, конечно, был город, но выглядел он как остров. Савонлинна, кажется, так он назывался. Там такая старинная крепость – удивительная! Ее шведы строили… Ты спишь?
– Мгм. Нет, что ты, я слушаю…
– И в этой крепости летом проходили оперные фестивали. Там такая акустика! И старина кругом. Знаешь, я ведь свое первое стихотворение написал именно там. Правда, оно такое… наивное, что ли…
Я прижалась к мужу всем телом, потерлась носом о ключицу:
– Читай.
Орган вздохнет. И будто шум прибоя
Наполнит мир. И будто снова я,
Как в день шестой из Книги Бытия,
Иду под это небо голубое.
Токката перворожденною птицей
Взметнется к солнцу – крылья опалить.
И первая из всех моих молитв
Потом мне слишком часто будет сниться.
Орган вздохнет… Сквозь сумрачный собор
Пройти лучом, рассеяться и кануть.
А если создал Бог и этот камень,
К чему же тяготиться мне собой!
Лети! Не остановишь, не оставишь.
Застынет альт в высоких витражах…
Спит мальчик, тихо руку положа
На строй почетный белоснежных клавиш.
Авдей замолчал. Я лежала, не шевелясь, боясь того, что он у меня что-нибудь спросит, а я только и смогу, что разреветься в ответ. Потому что мне вдруг показалось…
Почудилось…
Мы – вот так, вместе – в последний раз.
И стихи – в последний раз.
Нет, нет, я не хочу!