— Я люблю тебя! Но я все равно женюсь.
— Конечно, милый! Я буду любить вас обоих, как любила Светлану.
Он отчаянно смотрит на мои молящие глаза и полураскрытые губы и жадно целует. У нас от желания подкашиваются ноги. Забыть о беспросветном будущем мы можем только в эти пленительные минуты близости. Мы чувствуем такое единение тел и душ, ничто не может омрачить эти мгновения. Я уверена, что я — единственная, кто может принести ему такое блаженство. То, что испытываю я сама — не поддается описанию. Только с ним моя душа парит, наслаждаясь лаской так же, как и мое тело. Никакие разговоры о женитьбе и любовниках, о благоразумии и необходимости не могут отравить нам счастье нашей любви. Сомнений в это время нет: только мы, только вдвоем, навсегда, так, как сейчас! Мы больше не говорим об этом.
Вернувшись в Лондон, мы мирно проводим последнюю неделю. Саша, помня мою болезнь после отъезда Коли в прошлом году, с тревогой наблюдает за мной.
— Саша, ты следишь за мной, как сиделка за тяжелобольным.
— Бетси, правда, что в Париже у тебя опять был обморок?
— Саша, ты дал клятву, что не расскажешь Коле. Молчи!
— Может, я чем-то смогу помочь?
— Нет, мне никто не может помочь, Саша. Позаботься лучше о Коле, ему так же плохо. Ты знаешь, что он хочет жениться?
— Нет! — потрясенно отвечает Сашка и бросается из комнаты.
Я не знаю, о чем они говорят с Колей, но Саша выглядит подавленно и прячет от меня глаза.
— Саша, что случилось? — но он только машет рукой.
Когда мы провожаем Колю домой, Саша подходит ко мне и обняв, спрашивает:
— Бетси, что я должен для тебя сделать? Ты только скажи, я вывернусь наизнанку. Черт, если бы я был старше! Уж я бы сделал тебя счастливой!
— Саша! — в изумлении говорю я, — что ты говоришь! Ты думаешь, если Коля женится, мне будет хуже? Наоборот, у меня перестанет болеть сердце, что он там одинок. Может, на этот раз ему повезет. Но я не верю, что он говорит правду, он все придумал, чтобы я сама вышла замуж.
— Бетси, он правда женится через три месяца. Он просил приехать на свадьбу, мне уже будет восемнадцать лет, но я конечно не поеду. Я ему так и сказал. Две матери у меня есть, третья — это уже многовато.
Я нежно глажу его по щеке.
— Саша, а помнишь, как ты любил сидеть у меня на коленях и есть эклеры?
— Ты ведь сама их любила. Я был такой, как сейчас Алиса, да? Пойдем есть эклеры?
— Пойдем, что нам еще остается?
— Саша, — прошу я, сидя в кондитерской на Кингс Роуд, ты только не повтори ошибку, как с мамой, не осуждай Коко. Если бы ты представил, что он переживал там один, когда мы все уехали — ты бы простил его сразу.