— Так ведь я его не знаю, милорд, — простодушно ответила она.
Ох! Бедняжка просто не знает, как его зовут. Ну еще бы… откуда ей знать? Разве что она спросила Эудору, но это вряд ли. И Линдли вдруг почему‑то страшно расстроился, что она этого не сделала. Проклятие, почему он был так непоколебимо уверен, что ей известно его имя?
А он еще все время приставал к ней, чертыхнулся про себя Линдли. Нет, он точно животное! Ему вдруг стало до слез жалко Софи — бедняжка отдала ему самое дорогое, что у нее было… и даже постеснялась спросить, как его зовут! Ну ничего, сейчас он это исправит.
Он осторожно повернул ее лицом к себе — теперь они были так близко, что губы их почти соприкасались. Сейчас он не только услышит, но и почувствует, как она произнесет его имя.
— Ричард, — выдохнул он. — Ричард Дармонд.
Потом нежно поцеловал ее — бережно, как святую. И стал нетерпеливо ждать.
— Приятно познакомиться, Ричард Дармонд, — застенчиво прошептала Софи.
Боже, его имя, произнесенное этим нежным, робким голосом, прозвучало так чудесно, что у Линдли перехватило дыхание. Если бы он, движимый раскаянием, не поклялся страшной клятвой поберечь ее, то предпочел бы услышать, как она выкрикнет его в миг наивысшего наслаждения. Вот это действительно было бы впечатляюще!
Но с этим придется подождать. Нужно дать ей время отдохнуть. Он будет терпелив.
Терпелив, как человек, который идет ко дну, с горечью подумал Линдли. Правда и реальность, обрушившись на него с двух сторон, казалось, вот‑вот задушат его. Он лежал, баюкая Софи в объятиях, и с ужасом понимал, до какой степени все безнадежно запуталось.
Этой ночью он лишил ее девственности, а завтра утром лишит отца. И если она еще когда‑нибудь произнесет его имя, то только с ненавистью.
Софи старалась дышать медленно и размеренно. Плечи затекли, какая‑то шишка в перине больно врезалась в тело, но она не осмеливалась шевельнуться. На постоялом дворе стояла тишина, все, видимо, спали, а Линдли был так близко, что она слышала его дыхание.
Она никогда не забудет его… Не забудет, как они занимались любовью. От этого ее будущее — даже если она сможет отыскать отца — выглядело еще более тоскливым. Будущее без Линдли… при одной мысли об этом Софи хотелось умереть.
Кое‑как ей удалось незаметно выскользнуть из его объятий. Софи притворилась, что смертельно устала — зевала во весь рот, терла глаза, ерзала, в общем, делала вид, что хочет только одного — спать. Он не протестовал.
В конце концов Линдли повернулся к ней спиной и, похоже, уснул. Во всяком случае, Софи была уверена, что он спит. Вероятно, тоже устал. Странно. Девочки мадам уверяли ее, что мужчины способны заниматься этим часами. Наверняка преувеличивали, решила Софи. Но с другой стороны, откуда ей знать? Когда они с Линдли занимались любовью, ощущение было такое, словно мир вокруг внезапно перестал существовать. Время остановилось — она бы не заметила, если бы это продолжалось дни, не то что часы. Господи, как же ей жить дальше? Какая несправедливость — на миг оказаться в раю только для того, чтобы быть изгнанной оттуда навсегда!