Но почему Растмур так одержим желанием отыскать Софи? Неужели все дело в медальоне? Озабоченный, не зная, что и думать, Линдли продолжал следить за Растмуром, пока тот наконец не устал и не вернулся на постоялый двор. Судя по выражению его лица, Растмур в этот момент мечтал только об одном — промочить пересохшее горло.
Ну что ж, с Растмуром все ясно, приободрился Линдли. Можно смело забыть о нем и бросить монетку, в каком направлении искать д’Аршо. Но сделать это он сможет, только когда получит свой экипаж. И Линдли, помрачнев, принялся ругать на все корки неумех, которым доверил починку своей драгоценной кареты.
Самое лучшее, что он мог сделать в такой ситуации, — это вернуться на постоялый двор, где он заранее снял себе комнату. Еще лучше было бы, если бы произошло чудо и он увидел во дворе дожидающийся его экипаж. Так ему было бы легче приглядывать за Растмуром. Вдобавок, решил Линдли, для него самого было бы безопаснее переночевать на постоялом дворе. Но что делать до тех пор? Поразмыслив, Линдли решил, что при подобных обстоятельствах ему не стоит возвращаться в дом к хирургу. Ночевать под одной крышей с Софи было рискованно — по многим причинам.
Он послал Физелу записку, чтобы тот дожидался его там. На самом деле Линдли понятия не имел, где сейчас его человек и чем он занимается, но кто‑нибудь в Лондоне наверняка это знает. Каким‑то непостижимым образом Физелу всегда удавалось поддерживать связь со своими помощниками.
Но чем заняться до этих пор? Поразмыслив, Линдли решил, что стоит, пожалуй, выяснить, как обстоят дела у мисс Даршо. Тем более что действие снотворного наверняка уже закончилось. Скорее всего ей уже известно, что отец предпочел сбежать без нее, и настроение у нее не из лучших. Вряд ли он имеет право ее винить — тем более что он и сам был зол на д’Аршо. Счастье для д’Аршо — и для всей системы правосудия тоже, — что ему удалось ускользнуть, скрипнул зубами Линдли.
Кстати, дочь вполне может знать, где его искать, — ведь он как‑никак ее отец. Наверняка он предупредил ее, куда…
Нет, вряд ли, одернул себя Линдли. Д’Аршо наверняка ничего ей не сказал — иначе для чего ему было опаивать дочь снотворным? Вполне логично для человека, заставившего бедняжку четыре долгих года оплакивать его смерть. Вряд ли ей известно о местонахождении отца больше, чем ему самому, вздохнул Линдли. Скорее уж даже меньше, решил он, учитывая, что он с самого начала знал о д’Аршо куда больше, чем его родная дочь. Он просто ищет предлог, чтобы увидеться с ней. Да что с ним такое? Никогда прежде он не позволял себе забыть о делах ради такой ерунды, как смазливое девичье личико. А если уж вспомнить, что речь идет о девице, которая сначала жила в борделе, а потом покинула его ради сомнительной чести служить в доме Фитцгелдера, то вообще непонятно, чем она его приворожила. Господи помилуй, он ведет себя как школьник! Нужно наконец взять себя в руки и забыть о ней.