— Мама, не ругай больше Зою, — едва научившись говорить, вступился малыш за старшую сестру, самую озорную из троих похожих друг на друга, почти на одно лицо, красавиц.
— Ой, вырос сынок! — всплеснула мать руками и Зою больше не ругала.
В семье было принято не просто считаться с мнением мужчины, а слушаться беспрекословно, даже если мужчине всего-навсего три года от роду.
Юра бредил морем с тех самых пор, как в первый раз увидел в семейном альбоме фотографию деда. Китель и фуражка капитана заворожили раз и навсегда.
— Я тоже буду капитаном, — задыхаясь от радостного волнения, пообещал Юра матери.
— Конечно, будешь, — не спорила она.
Мальчик любил подолгу всматриваться в мужественное лицо деда. Пожалуй, он выглядел слишком уж строгим из-за сдвинутых в линию бровей, зато каким решительным был взгляд. Впечатление усиливали плотно сжатые губы и мужественный подбородок.
Правда, мальчику казалось, капитан непременно должен быть с бородой. Дед же был гладко выбрит, и всё же это был настоящий морской волк.
Собственно говоря, Лазарь плавал не по морю, а по Волге, но уже само слово «пароходы» будило мечты о бескрайней воде, солоноватой, пропитанной ветрами и солнцем.
Другой дед не оставил после себя фотографии, тем не менее память о нём с каждым днем теплилась в роду только ярче, как свеча, но не из воска, которая тает, а одна из тех, что зажигают на небе, чтобы удивлялись, глядя вверх: «Смотрите, и правда, Медведица».
Ушёл легко, как будто подмигнул на прощание: запомните и так. Да и что такое прощание как ни ожидание встречи?
Георгий был священником и, как и положено деду, героем.
В Первую Отечественную он проявил мужество на полях сражений, за что был отмечен высокими наградами. А как был разбит Наполеон, вернулся к тихой мирной жизни на берег Волги, женился на простой хорошей девушке, целомудренной и доброй.
Труд и молитва стали его каждодневным подвигом. Мирские почести мало заботили его, как цветок не думает о наградах, когда тянется ввысь, кроме как быть поближе к солнцу.
А как пришла пора уходить, Георгий взял лопату и отправился на кладбище.
— Кому это батюшка могилу копает? — удивлялись соседи. — Никто ведь, кажется, не умер.
— Себе, — просто отвечал отец Георгий.
И точно, на третий день, когда с могилой было покончено, батюшка попросил матушку истопить баню. Вымывшись, переоделся в чистое и лёг на скамью. Так и уснул вечным сном, перешел в мир иной легко, как перешагнул невидимый порог.
Сам Юрий не верил ни во что, кроме советской власти. Ей одной хотел служить, а если надо, то и жизнь за родину отдать. Ей готов был посвящать стихи и изображать на холстах её бескрайние просторы.