Слуги богатого паломника молчали. Безукоризненно вышколенные, они стояли как истуканы.
Жрец велел Амрите подготовить себя к другому ритуалу. Отказаться было невозможно, и молодая женщина вновь задумалась о том, что ее, как и Тару, начинает тяготить служба в храме. Может ли она почитать бога, если ей не нравится то, что она делает?
Амрита почувствовала, что ее бьет озноб. Тара была смелее и называла вещи своими именами! Тогда как она… Если бы у нее хватило решимости взять Амину и бежать куда глаза глядят!
Для важного гостя приготовили богатое ложе, подобное тому, на котором возлежала Амрита, когда проходила посвящение в девадаси. Теперь она понимала, почему в первый раз все было именно так: в ее воображении должен был запечатлеться образ некоего возвышенного, вознесенного над обыденностью, роскошно обставленного действа.
Она принялась уговаривать себя. Ей не избежать объятий состоятельного паломника, потому лучше покориться, перетерпеть. Тем более что он молод и даже красив.
Амрита была права: этот богатый и знатный мужчина пришел в храм не для того, чтобы почтить бога и вкусить божественной благодати. Его не интересовали ни священные тексты, ни сложный подготовительный ритуал, а только тело танцовщицы.
Завершив телесный акт, следовало поблагодарить друг друга и бога и расстаться, но гость не желал отпускать Амриту и требовал продолжения. Он был не груб, но бесцеремонно настойчив и словно похвалялся своей мужской силой. Было ясно, что он привык повелевать людьми и никогда не знал отказа.
А быть может, напротив, знал, и это доводило его до исступления, пробуждало тайную злобу. Наверняка он в чем-то разочаровался, не был счастлив и что-то искал, как все люди, но эти поиски не были поисками добра и святыни.
Амрита почувствовала, что женщина никогда не была для него сокровищем, он всегда относился к ней как к вещи.
Наконец опустошенная и разбитая танцовщица вернулась к себе. Амрита ощущала себя оскверненной — такого с ней еще не случалось. Она старалась выбросить из головы мысли о человеке, которому только что принадлежала, и не могла — они опутывали ее, как змеи, лишая воли и пробуждая стыд.
Амрита надеялась, что никогда его не увидит и постепенно забудет о нем.
Молодая женщина не поверила своим ушам, когда ее позвали в одно из храмовых помещений, а перед тем сказали, что с ней желает поговорить все тот же «важный гость».
Он сидел на подушках и пристально смотрел на Амриту горящим, жадным взглядом. На нем были роскошные изумрудно-синие одежды и ярко-алый, украшенный алмазной брошью тюрбан. Пальцы унизаны дорогими перстнями, на груди — золотая цепь. Рядом стоял человек в темной одежде, с хмурым смуглым лицом и ничего не выражающими глазами. Всем своим видом он напоминал сторожевого пса.