Затем Черную Дорогу заполнили совсем уже нечеловеческого вида воины из далекой Тени, с которой Амбер изредка торговал. Тяжелые, покрытые чешуей, вооруженные острыми, как стилет, когтями, они извлекали из неуклюжих, вроде волынки, инструментов резкие визгливые звуки, от которых мурашки шли по коже, а сердце наполнялось печалью.
И новые, и новые войска, с факелами и под своими знаменами изо всех, кажется, Теней, близких и далеких; с нашего холма это было похоже на миграцию светлячков. Все они пересекали равнину, все они направлялись к одной и той же конечной цели — к черным, проступающим на фоне бешеного неба, башням, к Владениям Хаоса.
Они шли и шли, и не было им конца, и за все это время грозовой фронт не сдвинулся ни на йоту. Я утратил счет времени, утратил даже ощущение собственной индивидуальности, почти стал непосредственным участником шествия. Я присутствовал при событии, равного которому не было и не будет.
Над колоннами мелькали какие-то яркие летающие твари; другие, темные, парили в вышине. Призрачные барабанщики, существа, сотканные из одного лишь света. Стая летающих машин. Всадники в черном, скачущие на самых разнообразных зверях и чудовищах. В небе вспыхнул — и тут же исчез — сверкающий вайверн[11]; это было похоже на праздничный фейерверк. Через нас перекатывалась мощная волна звуков, в которой мешались и цокот конских копыт, и мерная поступь легионов, и пение, и взвизги волынок, и барабанная дробь, и надсадные вопли труб. Процессия уходила по черному, над кромешной тьмой повисшему мосту все дальше и дальше, факелы передового ее отряда стали едва различимы.
А затем из-за сверкающего занавеса выплыла новая форма: длинные черные дроги, запряженные четверкой черных коней. Высокие жезлы, установленные по углам, горели холодным голубоватым огнем, посреди платформы располагался гроб, обернутый королевским штандартом Амбера. Управлял дрогами горбун в пурпурных с оранжевым одеяниях — Дворкин.
Вот, значит, так, думал я. Не знаю уж почему, но это как-то очень правильно. Правильно, что последний твой путь лежит в Древнюю Страну. Мне нужно было сказать тебе очень многое; и нужно было, и хотелось. Кое-что я даже успел сказать, но почти всегда — как-то не так, не теми словами. А теперь ничего больше не скажешь — ты умер. Умер, как и все, ушедшие прежде тебя в то место, куда скоро проследуем и мы, остальные. Мне жаль, что тебя больше нет. Только после этих лет, на которые ты принял другое имя, и лицо, и форму, узнал я тебя, начал тебя уважать, даже любить — хотя и в этой форме ты остался хитроумным ублюдком. Был ли Ганелон настоящей твоей, неведомой мне прежде, личностью — или ты, Старый Оборотень, просто использовал его, как подходящую к случаю маску? Я никогда этого не узнаю, но мне хочется думать, что я увидел тебя наконец в настоящем твоем виде, что я встретил человека, который мне нравился и которому я мог доверять, и что это был ты, какой ты есть. Был. Мне жаль, что я не узнал тебя еще лучше, но я благодарен и за это…