– Нагулялась, шлендра? Наблядовалась? Мало тебе еще досталось, башку бы вовсе снять! Думаешь, мне он нужен, байстрючонок твой? Подкинешь, небось, матери: на, бабушка, воспитывай! Да только не выйдет у тебя ничего, у меня своих спиногрызов полон дом!
Вот что услышала она от матери. Ганну презирали соседки по палате, над ней смеялись санитарки. Ей казалось, что весь мир, незримый, пока не снята с глаз повязка, наполнен тряским, как болотная жижа, смехом. Разумеется, она преувеличивала, но не намного.
Ганне действительно мало кто сочувствовал. Один раз только навестили ее в больнице одноклассницы, да и тех больше интересовали пикантные подробности, чем самочувствие Ганны.
– У тебя с ним прямо все-все было? Ну и как? – спрашивали они, и были разочарованы, когда Марголина попросила их уйти. Да и явились всего три девчонки, остальных не пустили родители. В маленьком городке царили патриархальные законы. В этом Ганне пришлось убедиться позже, когда состоялся суд. Судебное следствие шло недолго, заседание назначено было на конец ноября. К этому моменту подсудимая Ольга Ложкарева была сильно на сносях. Сидя на скамье подсудимых, она поддерживала обеими руками свой огромный живот, уже опустившийся в предродовом ожидании. Адвокат указывал на это разбухшее, словно готовое лопнуть по шву чрево, как на последний решающий аргумент. Из его речи было ясно, что если кто и виноват в случившемся, так это сама потерпевшая Ганна Марголина. Именно она соблазнила и пыталась увести из семьи честного труженика, отца двух детей (почти уже трех), нежного мужа. Она вымогала у него дорогие подарки. Дело дошло до того, что Ложкарев подарил своей любовнице фамильные серьги жены, драгоценные изделия с бриллиантами и изумрудами! Они и сейчас еще на Марголиной, оцените, товарищ судья, цинизм этой, с позволения сказать, девицы, школьницы, комсомолки! И вот, наконец, развязка. Встревоженная состоянием мужа жена выслеживает парочку и понимает, куда делась семейная реликвия, куда уходят деньги из семейного бюджета. Деньги, которые несчастная женщина зарабатывает, пластаясь на заводе, на вредном предприятии, между прочим! Несомненно, обманутая жена приходит в состояние аффекта. Она похищает со своего предприятия сосуд с серной кислотой… И что же? Подзащитная наносит только легкое телесное повреждение своей сопернице, а что касается неисправимого уродства, то…
«Так ей и надо», – мысленно закончили за адвоката все высокоморальные матроны, наводнившие зал, и ударили в ладони. О да, они были рады! Хотя бы одной вертихвостке испортили смазливую мордашку! Что, оплешивела, разлучница проклятая? Платочком принакрылась, рыло изуроченное закрывает! Теперь, небось, мужья призадумаются, повернутся к своим законным супругам? И мужья били в ладони – ай да баба, ай да молодец! Но в то же время посматривали на потерпевшую с интересом, мужика уж, конечно, можно понять! Свеженькая, стройная, хороша, чертовка! Была… Судья тоже призадумалась, подперла подбородок рукой так, словно вот-вот затянет «Лучинушку». Вспомнила своего супруга – не нынешнего, тихого зануду-чиновника, а бывшего. Красивый был парень, ласковый, работал журналистом местной газеты «Трудовик», и сманила его стерва вертлявая, молоденькая корректорша. Пришлось развестись, а любовь так и осталась рубцом на сердце… Ее бы тогда тоже облить кислотой корректоршу-то, небось не лезла бы к чужим мужьям!