Что же сам он сделал тогда?
Спрятался, как в детстве.
Он кинулся в постель, накрылся одеялом и навалил на голову подушки. Его била дрожь. Он уговаривал себя, что от него теперь ничто не зависит, что он не сможет остановить Тоню, не выдав себя, не сможет остановить ее вообще. Ему хотелось только, чтобы все это кончилось, как угодно, но пусть бы только кончилось! И лежал так, пока не начал задыхаться, но и после лежал тоже.
…Удушье? Нет, сначала было только недоумение, недоумение и страх. Что это – безжалостное, мягко-стальное, упорно-неуклонное, схватило ее за ноги и тащит вниз? Ей представились какие-то мрачные монстры, затаившиеся на дне озера, но она отвергла эту мысль. Озеро, ее хрустальное, милое озеро! Она сама присутствовала при том, как вызванные ею рабочие чистили дно, выгребали груды омерзительного хлама. Неужели водяные духи обиделись на Ганну, неужели это тонкие пальцы русалок обхватили ее лодыжку и тянут, тянут ее вниз? Нет, русалок не бывает. Это водоросли, их можно сорвать, стряхнуть, нужно только глотнуть воздуха…
Но ей не суждено было сделать этого спасительного глотка. Вода, ворвавшаяся в дыхательные пути и легкие, причинила ей жуткую, невероятную боль. Трудно было поверить, что эта же самая вода могла ласкать, освежать, льнуть…
Боль разрослась, она стала больше Ганны, больше всего мира, и только один крошечный островок не занят был ею, потому что охвачен был черным, антрацитовым огнем, и находился он у Ганны в животе. Ее уже никто не держал, но тело ее продолжало погружаться в холодные воды лесного озера. Круги шли, должно быть, по поверхности – где, в каком детском сне видела она и лесное озерцо с лебедями, и круги, и луну?..
Сердце ее не билось, дыхание и кровообращение прекратились, мозг стремительно умирал. Но сознание продолжало жить и работать, постигая непостижимую правду… И вот, когда Ганна поняла, в чем состоит эта чудовищная правда, она сошла с ума.