— Черкез — исключение, белая ворона среди своих.
— Свои для него теперь мы с тобой.
— Не спорю. Но таких, как Черкез, больше нет.
— А Байрамклыч-хан?
Берды ссутулил плечи, и в глазах его снова замельтешили, догоняя одно другое, события прошлых лет, связанные с названным Сергеем именем. Их было много, событий, — и рядовых, и таких, после которых люди либо становятся побратимами, либо не ищут встречи друг с другом. Разные были события, по наиболее отчётливо фиксировалась память на призрачно-серой паутине летней ночи у колодца Тутли: три человека сидели у ночного костра и говорили о будущем; у одного из них были пронзительные и сумрачные глаза степного орла, корона белокурых кос украшала голову второго, третьим был Берды. Этой ночью решалась большая человеческая дружба, но добро не ходит без спутников — была волчья россыпь джигитов Абды-хана, была стрельба, было стынущее в мёртвом спокойствии лицо Байрамклыч-хана и взметнувшиеся косы падающей в колодец Гали…
— Не осуждай меня, Сергей, — сказал Берды, очнувшись от горьких воспоминаний. — Я говорю, как думаю. Но многого я не понимаю, а не понимаю потому, что знаю мало. Меньше, чем ты, меньше, чем Клычли. Скажи мне, Сергей, после того, как стало известно, откуда в моём доме появился терьяк, я полностью оправдан или нет?
— Ты знаешь, что это было нужно не для меня, — посуровел Сергей. — Я ни минуты не сомневался в тебе, но доказательство было нужно для тех, кого наши недоброжелатели охмуряют воплями, что, дескать, большевики покрывают собственные грешки. Мы устроим открытый судебный процесс над Аманмурадом и заставим его сказать вслух об этой провокации.
— Значит, я совершенно чист перед людьми, перед партией, перед Советской властью? — настаивал Берды.
— Да, чист.
— В таком случае прошу отправить меня на учёбу!
— Куда?
— В Коммунистический университет трудящихся Востока. Я хочу научиться понимать жизнь и политику, чтобы не допускать ошибок, за которые ты меня упрекаешь. Готов ехать хоть сегодня, хоть завтра.
Сергей тихонько постучал о стол торцом своего плоского плотницкого карандаша, сказал, не поднимая глаз:
— Не могу я этого сделать, Берды.
— Это надо понимать, что мне нет доверия?
— Это надо понимать, что ты необходим здесь.
— Не утешай меня детскими сказочками, товарищ секретарь Ярошенко! Я не мальчик!
— Хотелось бы верить в это, — Сергей поднял от стола голову, глаза его смотрели добро и устало. — Хотелось бы твёрдо знать, что рядом с тобой не мальчик, который надувает губы от обиды, а взрослый мужчина, мужественный боец партии и революции.