— Молчи уж, если аллах разумом обделил!
— В молчащий рот муха не залетит!
— Горя не знал, вот и выплясывает молодым жеребчиком!
— В байскую лапшу простоквашу подливает!
— Сам, наверное, тайком землю в голод скупал!
— Не болтай о том, чего не знаешь!
— А что, скажешь, пне покупал?
— Не покупал! Мог бы купить, потому что не такой мот, как у твоего отца сын, — имел излишки зерна. А пе покупал потому, что всех родственников от голодной смерти спас.
— Жалко.
— Чего жалко?
— Что ты землю не покупал. Сейчас бы мне её наравне с байской поделили.
— Откуда ты выискался, делильщик такой прыткий!
— А я и не терялся, зачем мне выискиваться.
— Будет тут всякий безымянный указывать!
— Безымянный ёж, что на тебя похож, а у меня имя есть — Сары меня зовут, слыхал?
— До сегодняшнего дня не знал в ауле человека по имени Сары.
— Теперь знать будешь и детям передашь, чтобы кланялись при встрече. Сейчас я тебе историю Сары поведаю.
— Пусть тебе облезлый козёл кланяется! — огрызнулся посрамлённый спорщик под хохот слушателей. — Не надо мне твоей истории, заткни ею прореху на своих штанах!
Однако кругом дружно закричали:
— Рассказывай!
— Говори, Сары-джан!
— Послушаем твою сказку!
— Ну, слушайте, — охотно согласился весельчак. — То ли было это, то ли не было. Жил в одном селе сирота Сары. Жил да жил себе помаленьку, до усов дожил, девушки стали спиться каждую ночь. Решил Сары, как все люди, хозяйку в дом привести. Продал свой маленький, от отца оставшийся, клочок земли — во-от такой клочок, с ладонь, на один полив. Продал и женился. Жена, как водится, по кайтарме ушла, а Сары стал монеты в узелке копить. Станет узелок потяжелее —
Сары его тестю, станет ещё потяжелее — опять тестю: считай, мол, поскорее, не терпится жену обнять покрепче. А тесть считал, считал, да и помер. Ха! Что станешь делать? Опустело всё вокруг Сары. Конь один — и плеть одна. Берётся Сары руками за голову и садится думу думать. День думает, неделю думает: ум у него острей алмаза — сам себя режет, только искры свистят. Надумал: «Пеки мне, тётка Нурджемал, девяносто девять лепёшек — кульче!» Испекла. Стал Сарыхан кульче есть. Девяносто восемь съел. А последняя выскользнула из-под руки и покатилась. Кульче бежит — Сары гонится, Сары гонится — кульче бежит. Докатилась до дома арчина Мереда, скок через порог! Сары — за ней. А там две жены арчина крик подняли: «Вай, на нас напали!.. Вай, с нами нехорошее делают!..» Кульче испугалась и вон через чагарык[3], а Сары за ней — через тюйнук[4]. И опять бегут. По дороге бегут, по полю бегут, по степи бегут. Докатилась кульче до самой середины Каракумов, юркнула в золу от костра Сухана Скупого и затаилась там. Сары подумал: «Ладно, вылезешь когда-нибудь» — и стал байских овец пасти. Война пришла — пасёт, закончилась — пасёт, царь Николай ушёл — пасёт, большевики пришли — опять пасёт, ничего не знает, всё ждёт, когда лепёшечка из золы вылезет. Оказывается, она давно уже вылезла и среди поля Сухана Скупого меня поджидает! Вот я и пришёл за ней.