Я не согласен с Вами касательно Океана и Моря. Именно приливы и отливы я люблю. В них ритм того Миротворческого Ткацкого Станка, который своим качаньем внушает мне много-много напевов, внушил мне добрую половину моих стихов. На берегу Океана я никогда не чувствую себя ни маленьким, ни одиноким, ни в Пустыне, ни в безнадежности. А пересыпчатый песок дюн — живое мерцающее знамение вечно творческих пересозданий, в которых не теряется нить и каждая, самая невидная, жизнь входит своей действенной частью в создание ковра под ноги Его.
Что Вы пишете? Что Вы слышите?
Обнимаю Вас. От моих привет Вам и Вашим.
Любящий Вас К. Бальмонт».
«1921.XI.2
Ну что ж, мой милый. Мысли жарки,
Когда причуда бытия —
(Твоя беда — беда моя!)
Нам денег не дает на марки,
И шлет заботы, как подарки.
Пусть мы бессильны написать
В пристойно замкнутом конверте.
Зато (какая благодать!) —
Запеть мы можем: „Люди, верьте“,
Не люди, только звери вы,
Одушевленные предметы,
Вы полутени, силуэты
В волшебном адском фонаре,
А люди, души — лишь поэты.
Им Солнце светит на заре,
Им перевязь плетут туманы,
Им лес, как белке в час пиров,
Дарит орехи и каштаны,
Им блеском плещут океаны,
Даруя жемчуга стихов.
К. Бальмонт».
«1921.Х.22
St. Brevin-les-Pins. L. Inf. Villa Ferdinand.
Милый Александр Иванович, отчего Вы не откликнетесь? Или Вы не получили, давно — уже — мое письмо со стихами? Как Вы живете? Пишете ли что? Как здоровье?
Мы здесь целых три недели наслаждаемся не светлой осенью, а буквально вторым летом, и более теплым, чем первое. Я все время пишу стихи и отдыхаю душой от шумного и поглупевшего Парижа. Звездные ночи, тишина, океанская песня, стихи. Если бы больше было монет, было бы вовсе хорошо.
Все шлют привет. Обнимаю Вас.
Ваш К. Бальмонт».
Бальмонты снова вернулись в Париж, поселились около Люксембургского сада.
Мирра посещала Сорбонну, витала в высших интеллектуальных материях, а я в то время увлекалась кино и танцами, — она меня немножко презирала.
Я помню, как-то мы были и в гостях у Бальмонта. Сидя за столом, после нескольких бокалов вина Бальмонт впал в высокопарный стиль. Говорил сложно, с невероятной гордостью. Его семья внимала благоговейно. Но вдруг он встретился с прищуренными глазами Куприна, запнулся, потом ясно улыбнулся, залился звонким смехом, сразу же стал обаятельно простым. Наверное, в один из таких вечеров он посвятил Куприну эти стихи:
Если зимний день тягучий
Заменила нам весна,
Почитай на этот случай
Две страницы Куприна.
На одной войдешь ты в зиму,
На другой войдешь в весну,
И «спасибо побратиму»