О Куприне, его творчестве, его биографии и судьбе написаны десятки книг, обстоятельных монографий, серьезных научных трудов, специальных статей, предисловий и т. д. Ксения Куприна — не литературовед, не критик. Ей, понятно, не под силу во всей полноте воссоздать яркую и противоречивую фигуру знаменитого писателя. Впрочем, на это не могли претендовать и предшественники, в частности, первая жена Куприна — Мария Карловна Куприна-Иорданская, автор воспоминаний «Годы молодости» (вышедших в 1960 году в издательстве «Советский писатель», затем, в расширенном и дополненном виде, опубликованных в 1966 году «Художественной литературой» в серии литературных мемуаров).
Задача, стоящая перед Ксенией Куприной, осложнялась к тому же целым рядом дополнительных трудностей.
Автор книги «Куприн — мой отец» описывает, естественно, прежде всего то, что сама увидела, запомнила, пережила. Если годы молодости М. К. Куприной-Иорданской совпали с расцветом писательского таланта Куприна, если она была близким свидетелем его дружеских отношений с Чеховым, Горьким, Буниным, если с ней он делился своим святая святых — замыслами новых произведений, и она, сама близкий друг, жена, издательница видного литературно-художественного журнала «Современный мир» («Мир божий»), наблюдала вблизи, как воплощались эти замыслы в действительности, то совсем иной запас впечатлений и возможность осмыслить увиденное судьба отвела Ксении Куприной.
Она родилась в 1908 году, когда купринская слава была в зените, но как личность сложилась уже там, в эмиграции, и только через толщу позднейших наслоений, порой — предрассудков могла вспомнить события, совпавшие со временем своего детства. По собственным впечатлениям Ксения Александровна, понятно, воссоздает лишь факты позднейшие: пору первой мировой войны, революции, исхода за рубеж и — особенно — эпоху эмиграции. Но и эти впечатления не были и не могли быть в такой степени зрелыми, чтобы по ним воссоздалась объективная и цельная картина противоречивой, полной драматических поворотов жизни Куприна.
Именно этим объясняется неполнота и даже некоторая наивность у автора книги «Куприн — мой отец» в трактовке ряда идейных заблуждений писателя. Это проявляется, в частности, в том, что Ксения Александровна выделяет в Куприне прежде всего проявление «стихийности», несколько односторонне объясняет общественное поведение своего отца в пору, когда решались судьбы русской интеллигенции. Конечно, Куприн никогда не был политическим мыслителем, и ему, художнику, были в высшей степени присущи и стихийность души, и инстинкт здорового реалистического дарования, и особое жизнерадостное здоровье. Но как бы ни был силен стихийный, интуитивный элемент в мироощущении Куприна, каким бы политическим простодушием он ни страдал, он много и глубоко размышлял о жизни, о событиях в стране, принимал в разное время ту или иную сторону в кризисные, революционные периоды. Вспомним хотя бы его гражданственную позицию во время первой русской революции, его страстный отклик на расправу царского правительства с матросами восставшего «Очакова» (статья «События в Севастополе») и даже прямое участие в судьбах спасшихся революционеров (что нашло отражение в позднейшем рассказе «Гусеница»).