Невероятно увлеченный своим сюжетом, Александр Иванович пишет В. А. Тихонову:
«Теперь роюсь в Библии, Ренане, Веселовском… потому что пишу не то историческую поэму, не то легенду, — я сам не знаю что, — о любви Соломона и Суламифи, прекрасной, как заветы Соломона, как шатры Кидорелия. Что выйдет — не ведаю, но задумано много яркой страсти, голого тела и другого. „Аромат ноздрей твоих, как запах яблок“, „не уклоняй очей твоих от меня, ибо они волнуют меня“. И все в таком роде. Знаешь ли ты, что у Соломона был кубок из цельного, великолепного изумруда. Этот кубок впоследствии хранился как „il sacro catino“ в соборе св. Лаврентия в Генуе.
Если тебе что-нибудь понадобится о драгоценных камнях, о древнем туалете и Палестине, о роскоши Египта и Тигра, обращайся в мою лавочку».
Из всех своих произведений Куприн больше всего любил «Суламифь».
Работа не мешает отцу принимать участие в разных самодеятельных (любительских) спектаклях.
Из Устюжны Куприн пишет В. А. Тихонову:
«5 сентября 1907 года. Ставили мы здесь в Устюжне спектакль „Дядя Ваня“. Я играл довольно скверно Астрова. Дама, игравшая со мной профессоршу, так испугалась дикого влюбленного пламени, сверкавшего из моих глаз, и сцены объяснения, что забыла роль и только порывалась убежать. Но я держал ее за талию как стальными клещами и шептал: „Ты придешь? Да?“ — так страстно, что было даже совсем непристойно. Теперь она и ее муж-доктор на меня в претензии».
Дама, жена д-ра Рябкова, стала прототипом героини купринского рассказа «Черная молния».
Эту же сцену позднее описывала моя мать. Она рассказывала, что партнершей отца в «Дяде Ване» была жена д-ра Рябкова и что из озорства он вкладывал в поцелуй много пыла. Во время репетиции провинциальная дамочка в смущении восклицала: «Дайте атмосферу! Мне не хватает атмосферы!»
Из Даниловского отец и мать возвращаются через некоторое время в Петербург, а потом поселяются в Гатчине. Вскоре мама снова едет в Петербург, где 21 апреля 1908 года, в день Пасхи, родилась я.
Мне рассказывали, что в день моего рождения отец послал своим друзьям Щербовым в Гатчину следующую телеграмму: «Роды прошли благополучно девочка». На почте нечаянно поставили «не», и получилось «роды прошли неблагополучно».
Щербовы мечтали о дочке, так как у них было два сына — старший Вадим и младший Егор, оба глазастые, черномазые. В полной уверенности, что мама скончалась, Настасья Давыдовна и Павел Егорович решили удочерить меня. Так я чуть не вошла в семью Щербовых, когда меня первый раз привезли девятимесячную в гости к Щербовым в Гатчину, Вадим и Егор — два сорванца, которые чуть не стали моими назваными братьями, оставшись наедине со мной, едва не лишили меня жизни, запихав мне в нос, рот и уши шарики из бумаги. К счастью, наши родители вовремя вошли. Павел Егорович держал своих сыновей в ежовых рукавицах, часто бывал с ними несправедлив, в особенности с младшим Егором. Позднее они стали чудесными юношами.