Охима прикинулась спокойной, будто ее не тронули слова Андрея, отвела его руки в стороны.
- Уймись, - сказала она небрежно. - Чего красуешься?
- Семь кораблей снаряжает царь... Наши пушки ставят на них... Будем с морскими разбойниками воевать... Топить их будем!..
- Да уймись же, тебе говорю. Не болтай! - дернула она его за рукав. Не хвались. Доброе дело само себя похвалит.
Андрей замолчал, сел за стол, опустил голову на руки, тяжело вздохнул:
- Эк-кое времечко, - тихо произнес он. - Дай-ка еще браги!
- Нету больше... Што было - выпил.
- Мда... Не хочется мне тебя покидать...
- Милый, желанный... Не уезжай! - прижалась она к его могучей груди.
- Милая... желанная и ты!.. - отстранив ее и снимая с нее бусы, шепчет Андрей.
Бусы отложены далеко в сторону.
Уже косы ее распущены, и голос уже не тот...
- Велик день, красна заря, как сошлись мы с тобой тогда на Волге... И чудесен путь, по которому шли мы с тобой в сей светлорусский град, чтоб увидеть государя батюшку... - говорил тихо, с восторгом пушкарь, в то время как Охима прикрывала шелковым лоскутом икону.
- Время идет, будто хлопья снега; летят и месяцы... Но любовь к тебе все крепче и крепче, моя ненаглядная!
- Пускай была бы жизнь наша как тихая река... Хочу с тобой быть всегда.
- Эх ты, ягодка моя!.. Не бывает река всегда тихою. И туманы, и ветры, и грозы беспокоят ее... Хоть бы виделись нам сны узорные, и за то благодарение богу. Быль наша котлу жаркому подобна... Кипит и бурлит она непрестанно... Огонь...
- Молчи! Ты не на Пушечном дворе. Что за огонь?!
- Ладно, лебедушка... Молчу.
- Коли так, думай об одном: не светел ли месяц светит? А?
Андрей рассмеялся:
- Ах ты, цветик мой, царская дочь! Трень-трень, гусельцы!
- Давно бы так... Глупый! Не пущу я тебя никуда! Мой... ты!
Василий Грязной начисто раскрыл свою душу перед братом Григорием.
Караульная изба в Котлах. Ночь, мороз, тоска, а он жалобно, не своим голосом, бубнит:
- Полюбилась она мне с давних пор... И ни еда, ни питье не идут в горло... Не угощай меня, брат, не томи... Хушь бы руки мне наложить на себя, разнесчастного...
Григорий старше Василия на семь лет. Степенный, черноглазый бородач. Ему смешно слушать эти речи брата.
- Эх, молодчик! К лицу ли тебе, царскому слуге, нюни распускать? Добывай счастье своей рукой...
- Да как же так? Венчанный ведь я на Феоктисте, бог ее прости!.. Не люба она мне. Не хочу я ее. Засушит она меня.
- Ну, какая тут беда! Мало ль ныне чудес между венчанными... Возьми да и напусти на нее потворенную бабу...* Пущай на грех ее, Феоктисту, наведет... А посля того - в монастырь ее... грехи замаливать.