— Простите меня, фрау Ута, — с раскаянием произнес я. — Готов немедленно внести компенсацию! Вот, пожалуйста, — протянул я ей талер.
При виде серебряной монеты фрау Ута обомлела. Она протянула руку, но тут же ее отдернула. Чувствовалось, что фрау очень хотелось взять талер, но что-то мешало.
— Господин Артакс, — закусила хозяйка губку. — Я очень хочу, но не могу принять такую крупную сумму. Талер — это стоимость вашего недельного пребывания с учетом всех затрат, включая комнату, еду, а также стирку и горячую воду.
— Возьмите-возьмите, — вложил я в ее ладошку монету и сжал пальчики. — Будем считать, что я оплатил недельное пребывание авансом.
Не знаю, что на меня нашло, но я торопливо, как мальчишка, поцеловал фрау в ямочку на щеке. Хозяюшка потерла след от губ и удалилась, возмущенно попискивая.
Спал я долго. Слышал сквозь сон скрип женских шагов, голос фрау Уты, что предлагал мне обед. Но я предпочел отоспаться. Только ближе к вечеру соизволил выползти из комнаты, чтобы проведать коня.
Гневко, узрев хозяина (или кем я ему приходился?), встрепенулся, но, рассмотрев халат, торчавшие из-под него кальсоны и деревянные башмаки (не в шлепанцах же идти в конюшню?), заржал, как гусак: «Га-га-га!» Отсмеявшись, стриганул ухом: «Сидел бы на месте. Чего дергаешься?»
Раз все в порядке, можно вернуться в номер. Там ожидал накрытый стол — тушеная капуста с мясом, ветчина со слезой, шпинат со спаржей, а также сыр — с плесенью и без оной. Был подан кувшин с водой и чашечка с вишневым сиропом. Не то обед, который я проспал, не то — ужин, но яства были сметены мною с удовольствием.
К концу трапезы появилась фрау Ута. Собрав посуду, хозяйка подошла к двери и уже оттуда сказала:
— После сигнала к тушению огней разрешается пользоваться закрытыми фонарями в стеклянных колпачках. Если Гертруда захочет зайти, она не будет наказана.
— А вы сами не хотите зайти? — нахально поинтересовался я.
— Вы, сударь, слишком много себе позволяете! Если бы не нужда в постояльцах, я немедленно бы указала вам на дверь…
Не договорив, фрау Ута гневно хлопнула дверью и ушла, возмущенно топая хорошенькими ножками (правда, под юбкой их было не видно, но представить — можно). Слишком возмущенно, чтобы быть правдой…
В зале городской ратуши собрался весь цвет города Ульбурга. На широких скамейках сидели гильдейские старшины. Лицом к ним, за длинным столом, восседали отцы города, числом три. Сбоку сиротливо примостился одинокий деревянный табурет, предназначенный новоиспеченному коменданту города.
«Хорошо, что стоять не заставили», — весело подумал я и сел.