Довольно скоро избиение окончилось — смолкли мольбы и стоны побежденных, лошадиные копыта перестали хрустеть и хлюпать в раздробленной человеческой плоти. Торжество златобронников было полным — даже Ганнибал под Каннами не одержал столь убедительной победы. Всадники теперь поворачивали своих лошадей к озеру, где те могли напиться и омыть окровавленные копыта.
К нам между тем приближались двое победителей — мужчина и женщина. Она, оставаясь в седле, вытирала меч, он вел коня под уздцы. Всадница выглядела юной, как прародительница Ева в момент появления на свет, лицо спешившегося воина обрамляли длинные светлые волосы, не белокурые, а седые, но оба казались близнецами — гладкая, как слоновая кость кожа, яркие губы, диковинный разрез глаз, необыкновенная стать.
Девушка засмеялась, глядя на нас, а мужчина что-то спросил голосом, достойным античного ритора. Хавр коротко ответил, а когда мужчина благосклонно кивнул, разразился долгой и витиеватой речью. Наконец закончил, и златобронник перерезал путы, стягивающие Блюстителя Заоколья, даже одарил его кинжалом, затейливое лезвие которого было инкрустировано россыпью мелких самоцветов.
Златобронники обменялись несколькими веселыми фразами, а девушка, низко наклонившись, страстно поцеловала мужчину в губы, и они двинулись к озеру, где собрались уже почти все их соплеменники.
— О чем вы так мило беседовали? — спросил я после того, как Хавр освободил Ирлеф и они вдвоем принялись выпутывать меня из рыболовных сетей.
— Я сказал им, что ты могучий перевертень, явившийся в этот мир для того, чтобы погубить Дит. А мы твои приверженцы и подручные.
— Все здесь соответствует истине, кроме одного, — с горечью сказала Ирлеф. — Я вам в этом деле не помощница.
— Хорошо, пойди и скажи им, что ты лазутчица Дита да вдобавок еще и Блюститель Заветов. Только сначала пригляди там себе местечко получше, — он кивнул на обширное кровавое месиво, над которым уже кружились тучи мух.
— Значит, мы свободны? — спросил я.
— Я бы так не сказал, — Хавр потянулся, разминая затекшие мышцы. — Пока велено оставаться на месте. Но, если нас сразу не изрубили на куски, это уже внушает надежду.
— Что это они там делают? — растерянно спросила вдруг Ирлеф, глядя в сторону озера.
Отпущенные на свободу лошади мирно паслись, а их хозяева, побросав в кучи одежду и оружие, рьяно занимались чем-то к воинским упражнениям никакого отношения не имеющим. Это были не простодушные и невинные игры Эроса и даже не замешанные на вине и крови вакханалии, а некое экстатическое торжество не связанной никакими условностями плоти, когда в конвульсиях страсти сливаются не только отдельные пары, а целые человеческие стаи, когда все любят всех без разбора, а похоть приобретает свой первоначальный, звериный, не подавленный разумом облик.