Вскоре мы вышли к широкой спокойной реке и по настоянию Хавра, обнаружившего брод, сразу переправились на другой берег.
— Ну, теперь полегче будет, — сказал он. — Места хоть и дикие, но безопасные. По крайней мере раньше так считалось.
Решено было немного отдохнуть, а главное, искупаться, дабы смыть покрывающую наши тела корку грязи, пота и копоти.
Ирлеф осталась на берегу сторожить наше нехитрое барахло, среди которого находилось и ружье, заряженное последней обоймой, мы же, выбравшись почти на середину реки, где глубина достигала моих плеч, принялись драить песочком свои отвыкшие от гигиены шкуры. Прежде чем войти в воду, уже окончательно голый Хавр строго предупредил Ирлеф:
— Глаз не смыкай! Лучше ходи. Чуть что — стреляй! Но с умом. В ружье всего семь зарядов осталось. Главное для тебя шум поднять и продержаться хотя бы минуту. А там уж и мы подбежим.
Зачерпнув со дна очередную пригоршню песка, я стал натирать им спину Хавра. Разрисована она была не в пример моей, но отметин тоже хватало — и грубый след копья под лопаткой, и оспины от стрел, и перекрещивающиеся рубцы от плети.
— Ты воровал, что ли? — спросил я. — За что пороли?
— Это сестрица моя развлекалась, — вроде бы даже с уважением объяснил Хавр. — Она у меня такая! Если какого-нибудь человечишку не замучает, заснуть спокойно не может. В мать, наверное, уродилась. Отец у нас спокойный. Всякую скотину любит, да и она к нему льнет.
— Скоро мы с ним свидимся?
— Скоро. За четверть месяца дойдем, а то и раньше. Смотри! — вдруг крикнул он. — Там, на берегу!
Непонятно почему, но Ирлеф шуму не подняла, хотя в данный момент к ней приближался дюжий молодец в длинной, почти до колен рубахе из небеленого полотна и в мягких кожаных сапогах, перевязанных многочисленными ремешками. Был он вроде безоружен и выглядел вполне миролюбиво. После несколько запоздалого окрика Ирлеф: «Стой на месте! Подними руки!», он покорно остановился в трех шагах от направленного на него ружейного дула и начал медленно поднимать длинные мосластые лапы. Его левая кисть с растопыренными пальцами уже обнажилась, а правая почему-то до сих пор скрывалась в чересчур просторных складках рукава.
— Стреляй! — что было мочи заорал я. — Стреляй, глупая!
Но мое предупреждение запоздало. Правый рукав, оказавшийся чуть ли не на полтора метра длинней обычного, развернувшись, упал вниз, словно в нем был зашит свинцовый слиток (так, кстати, оно и было), а затем описал стремительную горизонтальную дугу. К счастью, удар этого потаенного кистеня не достиг Ирлеф, но выбитое из ее рук ружье улетело в кусты. Правда, Блюстительница Заветов не подкачала — упав, словно от страха, на спину, она дождалась, пока противник шагнет вперед, и уж тут врезала ему обеими ногами в пах. Мы в это время, поднимая фонтаны брызг, уже мчались к берегу. Однако путь нам заступили неизвестно откуда взявшиеся удальцы, вооруженные уже не свинчатками, а длинными копьями со страшными серпообразными наконечниками. Сразу было ясно, что снести такой штукой голову — плевое дело. Даже мне несдобровать, если удар угодит в шею — яремная вена вкупе с сонной артерией, да еще, пожалуй, глаза были самыми уязвимыми частями моего тела. Ситуация осложнялась еще и тем, что хоть Ирлеф и отмахивалась тесаком от наседавших на нее троих врагов (первый все еще катался по траве, как только что охолощенный жеребец), ее обезоружили, сбили с ног и прижали к земле остриями копий.