Она тёрлась об него, неосознанно покачивая бёдрами и посылая через его тело жаркие волны. Он укусил её сочную нижнюю губу, прежде чем снова наброситься на весь рот. Он никак не мог оторваться от этих сладких поцелуев, таких безыскусно страстных, таких щедрых.
Чёрт возьми, да она была жаркой девицей, полной страсти и игривости и такой восхитительно настойчивой. Он скользнул руками по её бокам, позволив большим пальцам коснуться её сосков. Она часто задышала, прижавшись к его губам, и изогнулась в болезненном жарком вожделении.
Он взял ладонями её груди, наслаждаясь их полнотой, описывая большими пальцами круги вокруг сосков. Она задрожала в его руках, задерживая дыхание всякий раз, как он увеличивал нажим. Глаза её закрылись, и она со стоном прижалась к нему в нескрываемом наслаждении. Она обхватила его плечи и потёрлась своими бёдрами об его, изнемогая от желания.
Не в силах больше стоять, он поднял её и перенёс на несколько шагов к тяжёлому стенду. Он посадил её на раскрытые книги, чтобы она перестала об него тереться, а то он совершенно терял контроль над собой. Заботясь исключительно о том, чтобы удержать её там, в своих руках, он взял её лицо руками и впился в её тёплые губы.
Она скользнула руками на его талию и притянула себя ближе к нему, закинув пятку вокруг его ноги.
Александр стоял неподвижно, как столб, уставившись прямо в огромные карие глаза Кейтлин. Медленно, очень осторожно она подняла другую ногу и закинула пятку на другую его ногу, так что они оказались в самой недвусмысленной интимной позиции — когда её ноги раздвинуты вокруг его бедёр, а юбки задраны до талии.
Он никогда не считал, что относится к тому типу мужчин, которые испытывают вожделение к невинным, девственным, слишком неприступным женщинам. А будучи женщиной, она при этом выглядела как школьница. Девушки жеманятся и трепещут, стоит только мужчине посмотреть на них. Кейтлин Хёрст не трепетала — никогда.
Она не трепетала даже тогда, когда обязана была трепетать благоразумная женщина. Она спокойно принимала пылкие взгляды Дервиштона, легкомысленное кокетство Фолкленда и решительные поползновения на её достоинство. Последнее исходило от Александра, и если бы у неё наличествовал здравый смысл, она бы испугалась. Очень испугалась. Она бы ни за что не захотела восседать на краю стенда в библиотеке, с ногами, закинутыми вокруг его бёдер.
Он не привык отворачиваться от такого искушения, а она практически не контролировала свои порывы. Казалось, она не осознаёт, что чем больше времени они проводят вместе, тем в большей опасности оказывается сама и её проклятое достоинство.