Всякое бывает — набредет какая-нибудь голодная тварь, слопает деликатес за милую душу и спасибо не скажет.
А что скажет?
«Дурень ты, Родя!» — вот что. — «Веришь князю слэйвинскому? Да лучше бы мне, голодной твари, дал рыбу-то — уж больше бы проку было!»
Но Садко не сидел сиднем над своим уловом, он вытаскивал из земли в палец толщиной червей-выползков, ловил каких-то отсвечивающих гнилостной зеленью жуков, смешивал все это с рыбной мукой и разбрасывал по разным приглянувшимся ему участкам реки. Прикармливал. Также запустил по поверхности несколько крючков на лесах, на которых недовольно шевелились ночные бабочки. Зажег факел и, вооружившись острогой, ждал, кто приплывет на свет. Приплыл налим, величиной с сома, вылетел на берег, пронзенный, и даже не шевельнулся. Садко сразу же изменил стратегию: мертвая рыба была менее полезна. Он взял Васькин сачок и выудил неизвестно как забредшую в эти воды щуку. Тотчас же дернулась леса, после короткой борьбы черный, как головешка, голавль открыл в руках рыбака свой рот и приказал всем долго жить.
Лишь только Рыба Золото-перо где-то спала и не ловилась, падла. Но Садко не отчаивался: едва пробьются через Большой земляной вал первые лучи солнца, и туман упадет на реку — рыба будет, ее не может не быть. Пригонит по навьей туманной дорожке сам Морской Царь, не позволит пропасть музыканту.
Садко наблюдал за своим загоном: пленники замерли, словно уснули. Может, и прочие сородичи, что на воле, сейчас также недвижимы, блуждая где-то в своих рыбьих грезах? Никому не попадалась в черте Новгорода редкая рыба, тем более — две. Про три штуки и разговор не велся. Может быть, никто и не пытался — все на Ильмень ходили, там возможности больше.
Поутру, когда Садко уже не один раз исходил берега Тарьеца до Волхова и обратно, ему все-таки улыбнулась удача. Как раз возле двух церквей: Ильи, да Петра и Павла, что позднее слэйвинами будут называться «на Славне» — он неожиданно подсек на лесу могучую рыбину, позарившуюся на мохнатую, похожую на разросшуюся моль, бабочку.
Туман стелился над рекой, Садко сбирался забросить невод, но увидел, как с достаточно громким плеском его наживка ушла под воду. Едва успел перехватиться за лесу, как сердце радостно забилось: так себя вести могла только одна рыба. Та, которая сейчас ему была нужна до зарезу. «Ай, спасибо, Морской Царь», — подумал он. — «Не бросил в трудное время!» Дальше уже все мысли сбились в кучу, из которой сформировалась только одна: «Не упустить!»
Садко боролся со своей драгоценной добычей, полностью отрешившись от действительности. А она была такова: в столь ранний час народу возле церквей было полно, и он, этот народ, не оставил без внимания спектакль под названием «Рыбацкое счастье». Кто-то признал в рыбаке музыканта Садко, ладожского гостя, кто-то посчитал долгом объяснить окружающим: «Смотри, смотри — тянет!», а кто-то, наиболее продвинутый, присвистнул: «Неужели на спор старается?»